Елизавета I

В тот вечер они вернулись в замок с охоты. День выдался замечательный — было холодно как раз настолько, чтобы бешеная скачка бодрила и доставляла удовольствие, — и, сменив охотничий костюм на платье из тёплого красного бархата, она вышла в Длинную галерею. Платье было ей к лицу; щёки, обычно бледные, разрумянились, чёрные глаза сверкали. Первым человеком, который, спешно переодевшись сам, подошёл к ней, был Роберт Дадли; чем бы она ни была занята и сколько бы ему ни приходилось ждать, он всегда приветствовал её первым. В галерее было много народу; придворные дамы сидели на подоконниках или толпились вокруг двух каминов, которые горели в обоих концах Длинной галереи. Их голоса сливались в негромкий гул, который смолк при её появлении.

Елизавета с улыбкой протянула Дадли руку:

— Отведи меня к окну, Роберт; я не хочу толкаться в толпе.

   — Я тоже, — не раздумывая, ответил он. — Какое редкое удовольствие побыть с тобой вдвоём, госпожа, хотя бы несколько минут.

Елизавета рассмеялась:

   — Ты всегда рядом со мной — тебе ещё не надоело такое однообразие? — Она села на широкий подоконник, разметав вокруг себя ярко-красные юбки; лучи заходящего солнца придавали её волосам медный оттенок.

Дадли преклонил колени на полу у её ног, отвечая ему, она смотрела ему в лицо и заметила в его глазах выражение, которого раньше ей не приходилось видеть. Они всегда смеялись, лучились энергией, от них не ускользало ничто вокруг; теперь, казалось, маска упала и на неё смотрела душа этого мужчины, страстная, отчаявшаяся, на что-то решившаяся.

   — Ты бы мне не надоела, доживи я хоть до ста лет, госпожа. Иногда я не могу понять, что для меня большая мука — видеть тебя каждый день и стремиться к тебе, ни на что не надеясь, или пытаться найти в себе мужество, чтобы навсегда тебя покинуть.

Елизавета напряглась, и её лицо стало медленно бледнеть.

   — Что ты сказал: навсегда меня покинуть?.. О чём ты? — повторила она. — Ты не можешь меня покинуть без моего разрешения!

   — Но как же я могу остаться?

   — Ради Бога, не мог бы ты перестать говорить загадками и выложить всё начистоту?! — Эта вспышка заставила его насторожиться, но и ободрила. Дадли был опытным любовником: такое выражение ему не раз приходилось видеть на лицах других женщин, когда он заговаривал о том, что ему нужно их покинуть...

   — Я не могу остаться здесь, — негромко произнёс Дадли, — потому что люблю тебя.

Внезапно она отвернулась; её выдавали только руки. Она сжала кулаки с такой силой, что перстни врезались в ладони.

   — Все подданные обязаны любить королеву, — каким-то неестественным тоном проговорила она. — Не говори глупостей.

   — Я люблю тебя как женщину, — ответил Дадли. — Скажи, что ты меня прощаешь, и позволь мне удалиться.

Елизавета медленно повернулась к нему лицом.

   — Я люблю тебя как женщину, — повторил он.

Он не позволил ей ускользнуть, отмёл предложенную уловку, которая давала ему возможность сохранить прежние отношения.

   — У вас есть жена, милорд, неужели вы о ней забыли?

   — Совершенно. С того момента, как я увидел тебя в Хэтфилде, она перестала для меня существовать.

Казалось, они скрестили шпаги и искусно фехтуют словами и чувствами, как противники, бьющиеся не на жизнь, а на смерть. Он отчаянно пытался достигнуть недостижимого, поставив на карту своё будущее, состояние, а возможно, и жизнь, а она знала: он понимает не только ценность награды, но и тяжесть наказания в том случае, если он неправильно её оценил.

   — Но если ты её забыл, какой смысл к ней возвращаться?

Её сердце так бешено билось, что она коснулась рукой груди, будто желая его успокоить; однако в мыслях, которые по быстроте не уступали её любимым ловчим соколам, Елизавета желала только одного: пусть он парирует этот выпад, если только сможет...

   — Мне нет смысла вообще куда-либо идти и что-либо делать, пока не исполнилось желание моего сердца, — ни минуты не раздумывая, ответил Дадли. — А поскольку это для меня невозможно, оставаясь при дворе, я только обесчещу своё имя. Я не способен скрывать свои чувства, госпожа. Не проси меня об этом, это свыше моих сил. И не проси меня остаться здесь, где я ежечасно вижу тебя, касаюсь твоей руки, как несколько минут назад. Я знаю одно: я отдал бы свою жизнь за то, чтобы заключить тебя в объятия.

   — Не только свою, но и мою. Я женщина, а королева, в отличие от короля, не вправе заводить любовников.

Спиной он заслонял её от толпившихся в галерее придворных; он взял её за руку — она была холодна, как лёд. Внезапно он припал губами к её ладони.

   — Пойдём со мной, — прошептал он. — Тебе ничего не грозит... Я знаю, чего ты боишься. Пойдём со мной, всего лишь на час...

   — Именно это мне уже говорил другой мужчина. — Елизавета выхватила руку, пытаясь преодолеть пронзившую её предательскую дрожь, которую вызвали у неё слова Дадли и которая испугала её так, что она чуть его не ударила. — Он поплатился за это головой, а я едва не взошла на эшафот вместе с ним. Поднимись с колен, глупец. — Она встала, и внезапно вокруг стало тихо: смех и разговоры смолкли, все вскочили на ноги. — Можете быть свободны, милорд.