Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

— Например, открывать новые торговые пути. Давать привилегии торговцам и помогать им строить корабли, как я это делал в Бристоле. Слушать рассказы о далеких загадочных странах.

— И рассматривать то, что привезли из плавания моряки?

— Да. И еще беседовать с нашими лондонскими купцами. Некоторые из них необыкновенно умны, и дела их идут в гору. Если бы судьба сложилась иначе и мне не нужно было управлять страной, я бы обязательно стал купцом и радовался тому, что моя торговля процветает.

— И деньги текут в твой кошелек.

Она не могла сдержаться, чтобы не произнести этой фразы. Генрих, который в этот момент стягивал с себя халат, смерил ее пронзительным взглядом. Но она стояла, потупив глаза, и ее лицо ничего не выражало. Если он сначала и заподозрил иронию в ее словах, то сейчас решил, что ошибся.

— В этой комнате прохладно, дорогая, — заметил он, внезапно почувствовав желание сгладить холодность, к которой он обычно прибегал, чтобы скрыть смущение, когда эта женщина ждала от него тепла и искренности. — Умоляю, давай ляжем.

Он уже стоял под пологом кровати и снимал домашние туфли. Она невольно с раздражением вспомнила, как он обычно аккуратно ставит их рядом. «Я обычный живой человек, способный на страстную любовь, и многие мужчины с ума сходят по мне, — думала она. — Я не позволю, чтобы мою любовь принимали как должное, и превращали ее в государственную обязанность или привычку!»

Но сначала она даст ему шанс, — им обоим она даст шанс. Поговорит с ним и откроет ему свое сердце. Она медленно подошла с другой стороны кровати и протянула вперед руки, повернув их вверх ладонями над откинутой простыней, взывая к нему с безнадежной мольбой.

— Генрих, я бы с огромной радостью отдала тебе все, что у меня есть. Я такая женщина. Можешь ты это понять? — говорила она, позабыв о гордости. — Но, похоже, тебе ничего не надо. Не существует ничего такого, чем не могли бы тебя обеспечить твоя мать, твои дворцовые любимцы. Очень трудно любить того, у кого все есть и кто ни в чем не нуждается.

Ее проникновенный голос утих, и она почувствовала, что проиграла, потому что он просто стоял, уставившись на нее и держа в руках туфлю.

— Любовь… — начал он.

Но Елизавета так и не узнала, что он хотел поведать о столь тонком предмете, поскольку одно лишь то, как это слово прозвучало в его устах, показалось ей ужасно нелепым, и на нее напал приступ безудержного смеха.

— Ты даже ко мне в постель приходишь вовсе не потому, что хочешь этого, так ведь? — бросила она ему в лицо. — Тебе, наверное, приходится помечать в твоих записных книжках, когда тебе удобнее всего ко мне прийти? — Прикрыв одной рукой рот и тщетно стараясь сдержать распирающий ее смех, другой рукой она указала на стопку аккуратно сложенных бумаг. — Когда нет никаких более важных дел и французский посланник уже ушел…

Туфля, которую держал Генрих, громко шлепнулась на пол.

— Что ты еще от меня хочешь? — резко спросил он, и его щеки покраснели от гнева. — Я устроил тебе коронацию и потратил на нее кучу денег!

— Да, да, это было чудесно, — выдохнула Елизавета, не в силах совладать с душившим ее смехом.

— И в постели я нормальный мужчина, не так ли? Ведь я подарил тебе сына!

— Мне казалось… что это я… — пыталась возразить она, но новый приступ смеха не дал ей договорить.

— Тогда на что ты жалуешься? И над чем сейчас смеешься, как… как эта дурочка, твоя сестра Сесиль? Вероятно, тебе не нравится, что я не убийца и не развратник, какими были все мужчины в вашем роду!

Если чего и не мог терпеть Тюдор, так это насмешки. Он со всей силы ударил кулаком по столбику кровати.

— Что вас не устраивает? Ведь с нашей первой брачной ночи я оставался верен вам!

Но разумные рассуждения претили Елизавете. Она принадлежала к породе эмоциональных людей, и, вдоволь настрадавшись от любовной скупости мужа, она чувствовала, как изголодалось ее тело и истомилась душа. Пусть ее муж и первый король из рода Тюдоров, но в ней взыграла кровь Плантагенетов, которые всегда отличались дерзостью, и она схватила халат мужа и швырнула в него.

— Тогда Бога ради убирайся и изменяй мне, сколько хочешь, только возвращайся человеком! — крикнула она. — Но не сегодня!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

На следующий день Елизавета пошла не к своему духовнику, а к Маргарите Ричмондской. Она решила, что никто не сможет ей помочь лучше понять Генриха, чем его мать.

— Я отослала его прочь. Я отказала в близости своему мужу! Мне кажется, что если бы я была женой торговца, а не королевой, он бы прибил меня! — прямо призналась она своей свекрови. Елизавета стояла у окна в красивой, хотя и просто убранной комнате Маргариты.

— Но вы же королева, — заметила Маргарита, склонившись над прекрасным покрывалом для алтаря, которое она вышивала. Она старалась скрыть усмешку от Елизаветы.

— Но от этого моя вина не становится меньше.

— Все не так уж страшно, моя дорогая. Если бы даже Генрих был торговцем, я не думаю, что он стал бы слишком злиться из-за того, что вы сделали.