– Он привёз из Англии договор, по которому Англия обязуется гарантировать Брауншвейгской династии трон; Россия же за это вступает в союз с Англией…
– Любочка! – вскрикнул Шетарди. – И ты ещё сомневаешься, важно ли это? Да ведь это очень важно – понимаешь ли? – ужасно, страшно важно! Ты меня прости, но я должен покинуть тебя. У меня очень серьёзное дело…
– У меня самой немного времени, но всё-таки я не рассчитывала, что дело обойдётся одним холодным поцелуем! – возразила Любочка, надувая губки.
– Любочка, душечка, – взмолился маркиз, – приезжай завтра, и я посвящу тебе весь вечер. Но сегодня ты уж не обижайся!
Любочка упорхнула.
Шетарди прошёл к Жанне и сказал ей:
– Если вы отдохнули, то нам нужно идти. Я действительно узнал кое-что очень важное, от чего могут взлететь на воздух все наши планы!
По дороге Шетарди тщательно обдумывал положение. Он ясно видел, что ему уже нельзя настаивать на прежних условиях, а надо теперь же прийти к определённому соглашению с царевной, пожертвовать всем, чем можно, потому что иначе всё дело погибнет.
Елизавета Петровна тоже не могла не признать, что сообщения, привезённые ей маркизом, грозят большой опасностью её замыслам. Но какова же была её радость, когда Шетарди сказал ей:
– Я не напрасно клялся стать верным рыцарем моей царевны и лучше пожертвовать жизнью, но не останавливаться ни перед чем, чтобы возвести её на трон. Поэтому будь что будет! Пусть моё правительство сочтёт меня изменником перед родиной, но, чтобы облегчить вашему высочеству решение, я отказываюсь от первоначальных требований!
– К чему же сводятся теперь последние? – с бьющимся от радости сердцем спросила Елизавета Петровна.
Те условия, которые назвал маркиз, были вполне приемлемыми. Главным образом они сводились к упрочению французского влияния и аресту ряда лиц из немцев; Остермана, Миниха, Линара, Юлии Менгден и многих других. Затем цесаревна должна была обещать предоставить Франции кое-какие торговые преимущества и сделать незначительные уступки Швеции. Всё это было принято, и тут же назначили день переворота. Ввиду того, что надо было сначала успеть известить Левенгаупта о состоявшемся решении и дать ему уверенность, что со вступлением на престол Елизаветы Петровны военные действия будут прекращены, переворот назначили в ночь на первое января 1742 года.
Но неисповедимы пути судьбы: иной раз случай делает в один миг то, что люди замышляли и проверяли годами!
XIX
МОМЕНТ НАСТАЛ
Семён Кривой немало был поражён, что Жан Брульяр не явился на свидание, о котором предупредил через одного из указанных ему младших агентов. Когда же и в следующие дни о Жанне не было слышно, Кривой отправился наводить справки в посольстве. Но там ему сказали, что лакей Жан пропал несколько дней тому назад и о его судьбе ничего неизвестно.
Семён принялся разыскивать следы пропавшего. Он узнал, что в день исчезновения Брульяр кутил с Ванькой, и потянул к ответу последнего. Но Ванька притворился крайне изумлённым, когда узнал, что Жан пропал, и сообщил, что они тогда здорово выпили с Жаном, оба напились и лакей жаловался ему, будто его заподозрили в передаче важных сведений.
– Наверное, влопался, бедняга, – с сокрушением докончил он.
Кривой ничего не сказал на это, только опять с недоброй улыбкой посмотрел на Каина.
Прошло недели две. Линар слал из-за границы письмо за письмом и заклинал правительницу принять меры против Шетарди, цесаревны Елизаветы и Лестока. Действительно, в воздухе чувствовалось что-то недоброе.
Не один раз правительница выходила из себя и при встречах во дворце с царевной накидывалась на неё с горькими упрёками. Но Елизавета Петровна каждый раз просила сказать ей, в чём же, собственно, можно обвинить лично её? Если Шетарди интригует, пусть потребуют его отозвания. Виноват Лесток? Так почему же его до сих пор не арестовали и не пытали?
Правительница сама понимала, что пыткой Лестока можно было добиться многого, но вместе с тем сознавала и то, что если действительно Елизавета Петровна замышляет что-либо злое, то как только Лестока арестуют, её партии не останется иного исхода, кроме открытого выступления, чтобы попытаться спасти себя хоть этим. А ей во что бы то ни стало хотелось задержать взрыв до полного окончания войны.
В своей растерянности Анна Леопольдовна дошла до того, что однажды посоветовалась даже с мужем. Она изложила ему всё дело, объяснила, почему опасно арестовать Лестока или вообще лиц, близко стоящих к цесаревне, и спросила, не придёт ли ему что-нибудь в голову?