Елизавета Петровна, ее происхождение, интимная жизнь и правление

В ту пору был кабинет-министром граф Волынский, и этот верный слуга своего отечества тоже не мог равнодушно смотреть на вольготную жизнь курляндца. К тому же этот авантюрист мотивировал свои права на российский вседержавный престол узами родства с домом Романовых. И, право, при обозрении всех этих экстравагантов приходишь к предположению, что в ту пору придворные заговоры были прямо-таки эпидемическим явлением, что зародыши этой хитрой болезни сновали мириадами в воздухе. Но характерно в последнем случае то, что все предприятия в этом роде по сию пору имели быть приведенными к исполнению при помощи гвардии, только граф Волынский, обворовавший русский народ на миллионы, из благодарности или из какого другого чувства, имел дерзость втянуть в свое дело народ.

План Волынского простирался крайне далеко и в нём заключалось даже намерение министра, но достижении своей цели, жениться на «невинной» юной деве Елизавете Петровне, дабы с этой стороны не было бы никаких притязаний на престол. Но этот чудный сон должен был быть рассеян, и злостного мечтателя, как и легковерных его сообщников, заковали в цепи и запрятали в знаменитом Алексеевском равелине. По окончании суда, ведшегося с надлежащей строгостью, был объявлен приговор виновным, и гласил он: главным зачинщикам, в том числе и Волынскому, отрезать язык, отрубить правую руку, отнять голову от туловища и обе последние части выставить в назидание верноподданным, так часто решавшимся на скользкий путь заговора. Но сердце её величества оказалось всё же гуманнее прокурорского, и преступники были высочайшей волей помилованы — к смерти через отсечение одних только бурных голов.

Итак был улажен и этот противогосударственный замысел.

Анна Иоанновна стала прихварывать и врачами было объявлено, что здоровье её потрясено в основах и что верноподданных ждет суровая участь лишиться в скором времени дорогой, любвеобильной, «заботливой» царицы-матушки. Незадолго пред её концом произошел между нею и её любовником Бироном разлад и, главным образом, по той причине, что завистливый Бирон уж слишком нагло прокладывал дорожку к трону если не для себя, то по меньшей мере для своего возлюбленного сынка Петра. Он не пренебрегал никакими средствами, лишь бы цель оправдала их. Он думал женить своего сына на Анне Карловне, единственной жившей в ту пору племяннице царицы и дочери Екатерины и герцога Карла-Леопольда Мекленбургского. Но Анна Карловна, красивая молодая женщина, не выносила семьи Бирона и наотрез с самого начала объявила на настойчивые предложения старого сластолюбца, что кроме ненависти к нему и его фамилии в её груди нет иного чувства, и ему же в укор ответила утвердительно на предложения принца Антона-Ульриха Брауншвейгского, шурина прусского короля Фридриха Великого, и в 1739 г. с ним вступила в брак. Последний не отличался особенной строгостью, да к тому же и молодая супруга уже не в первый раз питала нежные чувства к мужчине. Еще в ту пору, когда она так упорно держалась против только что упомянутых предложений старого Бирона, она находилась в крайне интимном отношении к красивому саксонскому посланнику, графу Линар — но что бы там ни было, из её брака с брауншвейгцем родился в 1740 году сын Иван Антонович, и этому на роду уже было написано, что с его появлением будет шабаш бироновщине, и потому остается только удивляться, как Бирон сразу не заметил, что в этом маленьком червячке его враг, что этот невинный мальчуган, ни о чём не думающий и ничего не желающий, порог, через который Бирон был должен споткнуться.

Досада и обманутые надежды мучили его несказанно, и совершенно обескураженный Бирон бросился, очертя голову, в заговор. К тому же и Анна по сию пору не могла забыть ему того, что Бирон при разбирательстве дела Долгоруких проявлял такое горячее участие к княгине Елизавете Петровне, и вот ввиду всего этого Анна Иоанновна порешила лишить своего сына, герцога Петра Курляндского, прав на престол и объявила только что родившегося в ту пору Ивана Антоновича своим наследником.

Бирона всё это приводило в бешенство, и с пеной у рта, встревоженный и исхудалый от тяжких волнений, строил он новые планы и, нужно сознаться, в этом отношении трудно было подыскать ему равного.