Елизавета Петровна в любви и борьбе за власть

– Откуда же у вас такая информация? – не спеша отвечать ни да ни нет. – Кто же это всё рассказывает?

Кто рассказывает? Орловы понимали, что пользуются фактами, не имеющими твёрдых подтверждений. Свидетельства очевидцев. Но очевидцев ли? Если венчание тайное, то много ли может тому быть свидетелей? Разве что очень узкий круг придворных.

Неизвестно, был ли предупреждён Разумовский о таком визите самой государыней и получил ли от неё какие-то инструкции. Но вёл себя крайне осторожно.

А потому Григорий Орлов не выдержал и прямо спросил относительно венчания:

– Скажите граф, так венчаны ли вы с покойной императрицей Елизаветой Петровной? Многие говорят, что венчаны, что вы законный супруг государыни.

– А зачем вам это? – пожал плечами Алексей Григорьевич. – Дела дней давно минувших. И какое теперь имеет значение? Покинула нас матушка императрица. – И он даже непроизвольно смахнул набежавшую слезу, с уверенностью можно сказать, что искреннюю.

– Хотелось бы взглянуть на документы о венчании! – прямо заявил Григорий Орлов.

– Документы?

– Так есть они у вас? – продолжал Орлов и тут же убеждённо прибавил: – Ведь есть же…

Граф Разумовский привстал, протянул руку и снял с полки шкатулку. Красивая резная шкатулка из красного дерева с вензелями привлекла всеобщее внимание. Вот сейчас откроется великая тайна.

Все замерли в ожидании.

Граф какое-то время перебирал бумаги, задерживая своё внимание на некоторых из них, и на лице его то появлялась добрая улыбка, то оно становилось мрачнее тучи.

Наконец часть бумаг вернул в шкатулку, которую закрыл и поставил на столик возле камина. Алексей Григорьевич догадался о цели визита, а быть может, его тайно оповестила императрица, что́ надо Орлову и его соратникам выяснить, только он оставался всей душой на стороне молодой государыни и прекрасно понимал, сколь трудно будет ей управлять страной, если она станет супругой Григория Орлова, пусть и достойного человека, но не принятого обществом в таком качестве.

Он ещё раз перелистал оставшиеся бумаги, а потом проговорил, обращаясь к гостям:

– Венчались ли, спрашиваете? – и после паузы уже громко заявил: – Я не был ничем более, чем верным рабом её величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов…

Не успели посетители и глазом моргнуть, как он взмахнул рукой и швырнул в огонь целую стопку бумаг. Огонь подхватил их и стал стремительно пожирать, заставляя корчиться, крутиться и скукоживаться, словно это были не листы бумаги, а живые существа.

Немая сцена. Орловы поняли всё. Их план трещал по швам, но не оценили до конца главного: они останутся лучшими друзьями государыни, останутся опорой трона только в том случае, если будут в тени, если не станут раздражать знать, ибо их авторитет в гвардии на всё столичное общество не распространялся, а порой просто вызывал зависть.

Оставалось поблагодарить, скрипя зубами, графа Разумовского за гостеприимство и удалиться восвояси.

Решено было, что о результате визита доложит императрице граф Воронцов. Императрица выслушала доклад внимательно, а потом проговорила как о само собой разумеющемся:

– Мы друг друга понимаем. Тайного брака не существовало, хотя бы и для усыпления боязливой совести. Шёпот о сём всегда был для меня неприятен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого от свойственного малороссиянину самоотвержения.

А что она ещё могла сказать! Весь смысл ведь отразился в словах о самоотвержении малороссиянина.

Так закончилась история любви и тайных отношений императрицы Елизаветы Петровны и малороссийского тенора, ставшего видным вельможей Российской империи. В Русском биографическом словаре осталась такая запись: «Разумовский пробежал указ [о признании за ним титула Императорского Высочества] глазами, тихо встал с кресел, подошёл к комоду, на котором стоял ларец чёрного дерева, окованный серебром и выложенный перламутром, отыскал в комоде ключ, отпер ларец и вынул из потаённого ящика бумаги, обвитые в розовый атлас. Он развернул бумаги и стал их с благоговейным вниманием читать, не прерывая молчания. Прочитав бумаги, он их поцеловал, подошёл к образам, перекрестился со слезами на глазах и с приметным волнением подошёл к камину, бросил бумаги в огонь и опустился на кресло».

А начало трагедий и драм елизаветинского царствования надо искать гораздо раньше, начало нисходит к тем событиям, которые предшествовали рождению императрицы, к тем, что вершились в её детские годы и годы молодости, ведь до того, как привезли в Петербург Алексея Разумовского, в ту пору ещё по фамилии Розум, ей довелось выдержать немало испытаний, в том числе и на любовном поприще, пережить немало трагедий и драм, в том числе и любовных.