Когда Кристофер Хэттон заметил, что его повелительница отдает предпочтение другому, он в соответствии с правилами куртуазности прибег к утонченному языку намеков, воплотив свое страдание в эстетскую игру: Елизавета получила от него необыкновенную шараду — выполненную из драгоценных камней миниатюрную Библию (на языке символов это означало: он клянется), кинжал (что покончит с собой) и небольшой черпачок (если она не окоротит сэра Уолтера — Воду). Коронованная дама его сердца отправила ему ответную криптограмму: птичку (добрая весть), радугу (гроза миновала) и миниатюрный монастырь (ему уже не угрожают потоки воды и наводнение). Чтобы успокоить Хэттона, она приписала: «Если короли — как боги, а таковыми они должны быть, то они не потерпят преобладания какого-нибудь одного элемента из господствующих в природе стихий (она намекала на воду. — О. Д.). Живность ее полей дорога ей, и она так прочно укрепила берега, что ни вода, ни потоки не смогут затопить их». Однако Овечку не успокоили эти заверения — он послал Елизавете маленький аквариум, убеждая ее, что морских созданий лучше держать взаперти. Это иносказание восхитило королеву. Посланец Хэттона писал, что аллегорическая «тюрьма для рыбки» имела успех: «Ее Величество пожелала, чтобы я написал Вам, что Вода и водные твари не радуют ее так, как Вы, она всегда предпочитала мясо рыбе, полагая, что мясо — гораздо основательнее».
Неудивительно, что та, которая с таким увлечением играла в слова, ценила и поощряла тех, для кого это стало призванием и делом жизни.
Вся атмосфера елизаветинского двора, пронизанная галантным поклонением, наполненная музыкой, негой, эстетскими развлечениями, возбуждала необыкновенный интерес к литературе и театру, ибо высокая поэзия, лучшие образцы прозы и драмы давали наиболее подходящие средства для выражения подобных чувств. Увлечение театром было всеобщим: не было недели, чтобы во дворце не играла какая-нибудь из лондонских трупп, чаще всего лучшие — труппа Барбеджа или их соперники, актеры Хэнслоу, со своими блистательными авторами — Шекспиром и Беном Джонсоном. В отсутствие же профессионалов придворные и королева развлекались любительскими «масками» — небольшими костюмированными представлениями, аллегорическими по преимуществу. Также много и увлеченно читали: последние итальянские, французские и испанские новинки переходили из рук в руки, переводы самых модных европейских авторов на английский появлялись почти незамедлительно. Почти все, начиная с королевы, упражнялись в любительском стихосложении, и если не всякий решался явить свои литературные детища миру, то по крайней мере оценить достоинства истинной поэзии могли многие. Это поголовное увлечение чтением модных новинок хорошо отражает забавный эпизод. Однажды королева заметила, что ее фрейлины с большим интересом читают, передавая из рук в руки, некую поэму. Она потребовала показать ей рукопись и обнаружила, что это перевод нескольких глав из популярной книги итальянца Ариосто «Неистовый Роланд», притом наиболее вольные ее эпизоды. Автором перевода оказался ее собственный крестник — известный острослов и повеса Джон Харрингтон. Елизавета вызвала его к себе и притворно-грозно отчитала за то, что он смущает ее фрейлин рискованным чтением, но примечательно, что в виде наказания она повелела молодому человеку удалиться от двора и не показываться ей на глаза, пока он не завершит полного перевода всего «Неистового Роланда» (к слову сказать, довольно длинной поэмы). Он подчинился, и в результате этой своеобразной епитимьи Англия получила в 1591 году первое издание поэмы Ариосто на английском языке.