Елизавета Тюдор

Она поняла, что многие даже лояльные ей политики готовы тем не менее служить и ее противнице и по-настоящему она может положиться лишь на нескольких убежденных протестантов в совете во главе с Уильямом Сесилом. Королева наконец вознаградила своего слугу и старого друга за его преданность титулом барона Берли, и лорд Уильям, уже длиннобородый старик, по-детски радуясь, украшал свои дома новыми гербами и выставлял во всех уместных и неуместных местах свое родословное древо.

Самой королеве перевалило за тридцать пять, если точнее, она приближалась к своему сорокалетию. Пережитые потрясения и проблемы — ее постоянная головная боль — не прошли бесследно: современники в один голос отмечали, что королева сильно подурнела. Ее прекрасные золотисто-рыжие волосы стали редеть, и ухищрения парикмахеров не помогали. Английский дипломат Томас Смит как-то весьма недипломатично заметил: «Чем больше у нее волос спереди, тем меньше на затылке». В 1572 году молодой придворный художник Николас Хиллиард написал миниатюрный портрет тридцативосьмилетней королевы. В его маленьком шедевре все было прекрасно: насыщенный голубой фон, изысканное золотое обрамление, нежные цвета ее костюма, великолепно выписанные драгоценности и цветок шиповника, приколотый к плечу, — все, за исключением лица Елизаветы — вытянувшегося, мертвенно-бледного, безбрового, лишенного иных красок, кроме темных теней под глазами. За эти годы королева не утратила присутствия духа и мужества, но прежняя радостная легкость покинула ее.

Никто и никогда не узнает, что творилось в этой гордой и замкнутой душе, но, возможно, достигнув зрелого возраста, Елизавета попыталась переоценить свои жизненные позиции. Выбор, сделанный ею, казалось, окончательно — одиночество на троне, — с трудом проходил проверку реальными политическими обстоятельствами. Дело было вовсе не в том, что королеве не удавалось управлять страной одной, но отсутствие наследника являлось ее ахиллесовой пятой. Если бы у нее было потомство, никакие происки католических держав или интриги претендентов не были бы страшны для Англии. Однако официальный наследник мог появиться только в результате законного брака. И кажется, впервые в жизни Елизавета стала всерьез допускать мысль о собственном замужестве.

Это совпало с политическим моментом, когда Елизавета могла снова использовать «брачную карту» в большой игре. На этот раз ее партнером стала Франция, вернее, королева-мать Екатерина Медичи. В свое время она уже зондировала почву для возможного брака ее старшего сына, ныне короля Карла IX, с Елизаветой. В ту пору английские дипломатические круги не нашли привлекательным такой союз, а королева — самого претендента, о котором ей говорили как о желторотом юнце, не знающем ни одного иностранного языка. Но теперь у Екатерины Медичи подросли два младших принца, и партию можно было возобновить, имея на руках двух козырных «валетов», рвущихся в короли.

В начале 70-х годов Англия и Франция отчаянно нуждались друг в друге, в особенности перед лицом испанской интервенции в Нидерландах. Франция веками боролась за присоединение этой территории, и в XVI веке Нидерланды оставались сферой ее интересов. Екатерине было очень невыгодно присутствие там вооруженной армии испанцев-католиков, так как это усиливало позиции партии Гизов в ее собственной стране. Протестантская Англия, поддерживавшая мятежников-кальвинистов, была, с ее точки зрения, неплохим сдерживающим фактором при условии, что англичане не зайдут слишком далеко. Позиция Елизаветы была зеркальным отражением мыслей Екатерины: англо-французское сближение могло стать гарантией против экспансионистских планов Испании. Три державы, таким образом, постепенно вырабатывали систему баланса, при которой чрезмерное усиление угрозы со стороны любой из них заставляло сплачиваться две другие.