Елизавета. Золотой век Англии

Период, в течение которого Елизавета отвечала молчанием на приглашение Якова стать крестной его сына, длился долго, и король Шотландии, не надеясь на возобновление хороших отношений, потерял осторожность. В одном из самых резких писем, которые он когда-либо себе позволял, Яков возвращает оскорбление «совращенный правитель» Елизавете обратно. Саркастично замечая, что он может полностью повторить ее обвинение, поменяв лишь имя и пол, Яков разражается диатрибой:

Столько неожиданных и поразительных явлений, госпожа и дражайшая сестра, затмили мой взор, ошеломили мой ум и все пять чувств, что я даже не знаю, что сказать и с чего начать. Но коль скоро пишу я Вам, то и возьму образец с Вас и повторю первые слова Вашего последнего письма, лишь переменив пол: «Мне жаль свои очи, ибо видят они зрелище совращенной правительницы». Ибо колеблясь между двумя крайностями в оценке Вас, доселе я избирал взгляд, в Вашу пользу говорящий, в чем, как я вижу теперь, ошибался.

Он также потребовал с нее ответа за сговор с Ботвеллом и поддержку его деньгами, несмотря на ее заверения в обратном. В конце он приводит знаменитую цитату из «Энеиды» Вергилия: «Если небесных богов не склоню — Ахеронт я подвигну»[909].

Елизавете собственная микстура вряд ли пришлась бы по вкусу[910]. И, едва запечатав и отослав свой выпад, Яков пожалел о том, что позволил своему гневу слишком многое[911]. Он быстро связывается с Эссексом и просит его вмешаться и вернуть письмо обратно в Эдинбург (там оно хранится до сих пор[912]). Это один из немногих случаев прямого контакта между графом и королем Шотландии. Благодарность Якова была похожа на почести, оказанные Эссексу королем Франции Генрихом IV: он назвал его «надежным другом и милым кузеном». Он также попросил графа стать защитником англо-шотландской лиги, которая должна была, помимо прочего, способствовать наследованию Яковом трона Англии. Свою дружбу Эссексу он предлагает очень учтиво: «Милорд, дворянин вашего положения непременно сможет дать королеве верный совет, вместо тех, кто свои пристрастия ставит выше благоденствия двух наших государств»[913]. Эссекс понял, что Яков неприкрыто намекает на Уильяма и Роберта Сесилов, и решил, что скоро он сам сможет открыто разоблачить их как выскочек и подхалимов, служащих Ее Величеству исключительно из корысти.

Яков поверил в то, что Эссекс теперь станет содействовать наследованию им английского престола. Эссекс же, по прочтении письма от Якова, думал только о своем светлом будущем в послеелизаветинскую эпоху. Энтони Бэкон передал графу слова Фаулза, который уверял, что за содействие в его восшествии на английский престол Яков на милости не поскупится. На бумаге ничего закреплено быть не могло, но Эссекс уже мнил себя влиятельной персоной при следующем монархе. Одурманенный мыслями такого рода, презрев всякую опасность, вскоре он начнет получать сведения из Шотландии по нескольку раз в неделю[914].

В начале августа 1594 года граф Сассекс собирал вещи, готовясь отправиться на крестины принца Генриха, а Елизавета решила, что удерживать заблудшего Якова на своей стороне будет легче, возобновив любезную переписку с королевой Анной. Ее правая рука была поражена артритом, и Елизавета больше не писала писем сама, поэтому письмо было продиктовано писарю Роберта Сесила. Затем королева внесла несколько исправлений своими, как она сама называла их, «каракулями»[915].

Начиналось письмо так: «C удовлетворением узнали Мы от Нашего посла о том благоволении Божьем, которого удостоились Вы, зачав сына и прямого наследника Нашему дорогому брату королю Шотландии». Задержку с ответом Елизавета бесхитростно объяснила какой-то дипломатической заминкой, а затем заверила Анну, что очень рада стать крестной для их сына. Она называла королеву Шотландии «дорогой сестрой», но продолжала использовать форму первого лица множественного числа, или королевское «Мы», хотя в личной переписке и беседах с близкими женщинами переходила на форму первого лица единственного числа. В письме она также замечает, что вместе с подарками шлет с Сассексом свои добрые пожелания новорожденному и его матери. Решив закончить письмо на элегической ноте, Елизавета пишет, что память об отце Анны короле Фредерике II, как никогда, жива в ее сердце. В последней фразе Елизавета желает младенцу здоровья, замечая, что его родственная связь с ней через ее отца, как и благородная кровь его родителей, обязывает ее относиться к нему с нежностью и заботой[916].