Елизавета. Золотой век Англии

Однако уже через две недели после первого письма (и через десять дней после второго) де Бомон изложил совершенно иную версию событий. Эти разительные перемены с ним произошли сразу после встречи с Сесилом и Ноттингемом, рассказавшими ему свою историю. По заверениям советников, за несколько дней до своей кончины Елизавета «по секрету» сообщила им, что желает видеть своим преемником именно Якова и никого другого. Она «не хотела бы, чтобы ее королевство оказалось в руках мошенников и негодяев» (c’est à dire des Canailles). Позднее же, когда они попросили ее подтвердить свои слова в присутствии других тайных советников, она уже не могла говорить, а потому лишь приложила руку к голове[1550].

Слово «мошенники» (des Canailles), произнесенное только через две недели после того, как они якобы были сказаны, указывает на то, что Сесил и Ноттингем придерживались заранее оговоренного сценария. Возможно, им и удалось обмануть Коттона, Кэмдена и Джона Мэннингема, но де Бомон всегда смотрел на их рассказ с долей скепсиса[1551]. Как вышло, что заявление королевы о нежелании передавать трон в руки мошенников оказалось предано огласке лишь теперь?

Елизавета умерла еще до того, как стали ясны итоги миссии Маунтджоя. Вооружившись вторым ее письмом, Маунтджой сумел разыскать тайное убежище Тирона в лесах долины Гленко и уговорить его встретиться с ним, гарантировав Тирону безопасность в течение трех последующих недель. Однако поздно вечером накануне запланированных переговоров из Лондона прибыл посланник с сообщением о том, что королевы не стало. Гонец, который двигался со всей возможной быстротой и сумел необычайно быстро пересечь Ирландское море, был немедленно препровожден лично к секретарю Маунтджоя. Кроме того, с него взяли обещание сохранить сенсационную новость в тайне от всех, кроме лорд-наместника[1552].

Маунтджой понял, что действовать нужно немедленно, пока известие о смерти Елизаветы не просочилось наружу. 30 марта он принял от лидера мятежников, преклонившего перед ним колени, клятву в верности Елизавете и пожаловал ему королевское прощение, скромно умолчав о том, что королева к тому моменту была уже мертва[1553]. Тирон признал власть английской монархии и пообещал разорвать все союзы с другими странами, в первую очередь с Испанией, а также отказаться от родового имени и предоставить свои земли в полное распоряжение короны. Как утверждалось в одном из тайных посланий, незадолго до церемонии Маунтджой подписал не подлежащее отзыву соглашение, которым обязался восстановить родовое имя Тирона и вернуть ему все его земли, удержав примерно 8 квадратных километров[1554].

Маунтджой едва не опоздал. Если бы Елизавета умерла всего месяцем раньше, сторонники Тирона успели бы объединить войска, и тогда он с позиции силы мог бы вполне уверенно вести с Яковом игру, ставкой в которой было бы будущее всей Ирландии, а также, возможно, и будущее английской монархии. Более того, Тирон мог бы добиться принятия закона о веротерпимости в отношении ирландских католиков; с учетом того, что прочно укрепившийся на французском троне Генрих IV и супруга короля Якова обратились в католичество, такой исход представляется вполне вероятным[1555].

К этому времени в Государственном совете Испании в Вальядолиде уже несколько месяцев не утихали споры о том, возможно ли заставить Генриха IV и папу римского прийти к компромиссу и попытаться посадить на английский трон общего кандидата-католика[1556]. Филипп III принял известия о смерти еретички-узурпаторши с ликованием, но радость его не могла быть полной, потому что вопрос о престолонаследовании решен по-прежнему не был. Часть его советников полагала, что им следует принудить Якова перейти в католическую веру, другие члены Совета были готовы предпринять отчаянную попытку сделать новой королевой Англии инфанту. Филипп приказал привести свои войска в боевую готовность, мечтая «показать королю Шотландии и любым другим претендентам на английский трон, сколь огромную пользу могут принести ему наши войска, если встанут на его сторону, и сколь серьезную угрозу они будут представлять для него в противном случае». Кое-кто даже неосторожно завел разговор о захвате острова Уайт или требовании передать его Испании в знак примирения[1557].

Констебль Кастилии действовал куда благоразумнее. Бывший губернатор Миланского герцогства и главнокомандующий испанскими войсками, сражавшимися на стороне Католической лиги во Франции, обладал огромным опытом сухопутных и морских сражений, а кроме того, приходился сыном леди Джейн Дормер, вдове герцога Фериа, того самого, который, будучи графом, встречался с Елизаветой накануне ее восхождения на престол и на которого она произвела впечатление «очень тщеславной и умной женщины». Леди Дормер многие годы поддерживала Якова, состояла с ним в переписке и не раз пыталась уговорить его принять католическую веру, а потому со знанием дела просветила сына относительно вероятной реакции шотландского короля на угрозы испанцев[1558].