Этот документ показателен также в отношении процедуры декрета и дает нам представление о функционировании государственных институтов. Как и в других греческих полисах, декрет принимался Советом и народом: эти два института — собрание граждан и Совет (любого состава), который разрабатывал и заверял резолюции собрания, — продолжали, как и прежде, управлять делами полисами. Текст декрета был предложен и составлен коллегией, более узкой, чем Совет, коллегией синедров,
«тех, кто заседают вместе» — термин, который не определяет их функцию: возможно, речь идет о коллегии магистратов либо о фракции Совета, играющей роль постоянной комиссии вроде афинской притании. Составлен декрет был по общепринятой для такого рода документов форме: он представлял собой одну сложную фразу, состоящую из отдельных предложений (иногда даже с нарушением грамматического соответствия), чтобы за счет выделения синтаксических связей подчеркнуть связь между причиной и результатом, между оказанными услугами и возданными почестями. Первая часть фразы, более развернутая, содержит мотивировку и обзор: в ней перечисляются обстоятельства, в которых почитаемое лицо оказало помощь полису, что может, как в нашем случае, представлять собой своего рода историческое изложение, построенное на союзных предложениях, каждое из которых подчиняется формулировке «исходя из того, что…ж В особых обстоятельствах обычно добавлялось упоминание об общих заслугах интересующего лица: впрочем, чаще всего это упоминание было недостаточным и требовало дальнейшего уточнения. За обзором часто следовал компонент фразы, вводимый союзом «для того чтобы…» и выражающий стремление народа проявить благодарность по отношению к своим благодетелям, чтобы поощрить их в будущем к новым подвигам самоотверженности — отсюда название этой части декрета: «побудительная», ^атем, после обращения к Доброй Удаче из суеверной предосторожности, которая, разумеется, не была только словесной, шла резолюция в виде пожелания: «Совет и народ решил…», которая вводила перечень решений, предлагаемых составителями декрета. В данном случае это были решения двух родов. Одни касались народа Истрии: аполлонийцы воздавали ему хвалу, то есть публично выражали ему свою благодарность за услуги, в частности за отправку флотоводца Хегесагора. В связи с этим восстанавливались неуточняемые привилегии, которые Аполлония когда-то признала за истрийцами и которые с течением времени вышли из практики. Вторая часть решений относилась лично к Хегесагору. Ему присуждался золотой венок — честь, которая в классическую эпоху была исключительной, но постепенно распространилась и заменила древнюю практику возложения венка из листьев: эллинистический мир был лучше обеспечен драгоценными металлами, имевшими самое широкое применение. Хегесагору предстояло получить этот венок во время празднования дионисий; в ту эпоху этот праздник проводился во всех греческих полисах и был излюбленным поводом для официального чествования, когда народ собирался в театре на драматическое представление, которое было важной частью праздника. Кроме того, флотоводцу должна была быть установлена бронзовая статуя, изображающая его в полном военном снаряжении на постаменте в виде носовой части корабля: прекрасный образец подобных статуй в честь живых героев, которые в изобилии украшали общественные места и святилища эллинистических полисов. Особая форма основания, имитирующая нос корабля, отсылала к одержанной Хегесагором победе на море. Подобных примеров была масса в различных местах эллинистического мира: на Тасосе, в Эпидавре, на Родосе, в Кирене, и самая известная среди них — Ника Самофракийская, относящаяся, вероятно, тоже к первой половине II века до н. э. Еще подробно описанный Диодором знаменитый кенотаф, который Александр Великий повелел установить в Вавилоне после смерти своего друга Гефестиона, был украшен в числе прочих элементов носовыми частями кораблей, на которых были водружены фигуры лучников и гоплитов: этот прием, как видим, получил распространение от Африки до Черного моря, пройдя через Пелопоннес и острова. Статуе Хегесагора предстояло быть воздвигнутой не на агоре Аполлонии, а в главном святилище полиса — храме Аполлона Врачевателя. Здесь находились бесценные произведения искусства: культовую статую изваял знаменитый скульптор Каламид, современник молодого Фидия; позже, около 70 года до н. э., она была похищена римским наместником в Македонии Марком Теренцием Варроном Лукуллом (братом консула, одержавшего победу над Митридатом[32]), который установил ее в Капитолии. Как видим, отдаленность регионов эллинистического мира не спасала их от римского грабежа!