Эллинистическая цивилизация

Этот же прием использовался, чтобы заручиться верностью наемных солдат, наделяя их землями, которые царь предоставлял им во временное пользование, пока владелец этой земли будет в состоянии служить в армии в случае необходимости. Такой земельный надел назывался cleros — отсюда слово «клерух», которым обозначали его держателя. Размеры клера варьировались в зависимости от ранга его владельца: в любом случае они позволяли клеруху не обрабатывать землю, а отдавать ее в аренду крестьянам. Эта система лучше всего известна по Египту благодаря папирусам. Со временем наметилась тенденция к переходу этого изначально пожизненного надела в наследственную концессию, а затем и в полную собственность. Такое закрепление греческих и македонских ветеранов в сельской местности как на азиатском Востоке, так и в долине Нила способствовало проникновению эллинского уклада в завоеванные страны. Несомненно, клерухи не жили непосредственно на своей земле, которую для них обрабатывали местные крестьяне: они поселялись в городе или в соседней деревне, где образовывали грекоговорящее общество, непосредственно соприкасающееся с местным населением. Так по-своему проявилась греческая традиция колонизации, всегда имевшая первой целью поиск в чужих странах пахотных земель, поскольку слишком скудные или слишком засушливые земли на их родине не могли прокормить ее население.

* * *

Проведя наш обзор, мы обнаружили основные черты монархического государства, сложившегося в эллинистическую эпоху. Оно кажется фундаментально отличным от прежнего, традиционного для греков представления о государстве как о полисе. В эллинистической монархии нет «гражданина» царства, так же как царь не воспринимается как должностное лицо, пусть даже верховное. Монархическое государство не отменяет греческий полис — оно существует в другой плоскости. Оно может включать в себя полис, не уничтожая его, но подчиняя его своим собственным целям. Эта система управления была предназначена для крупных, многосоставных, разнородных, полиэтнических территориальных образований, где варвары находились бок о бок с греками, где полисы, династы и народы сосуществовали друг с другом, где в гибких и одновременно эффективных рамках сохранялись разные обычаи и верования, где личность государя была постоянным и единственным ориентиром, потому что он был единственным, кто по неоспоримому праву копья обладал военным могуществом — очевидной властью, которую никто не мог оспорить, поскольку она подкреплялась победой или демонстрацией силы, которой он располагал.

Эта монархия родилась эмпирически, не имея теоретического обоснования. Необыкновенные походы Александра показали изумленным грекам, что способен создать один гениальный человек за несколько лет при весьма скромном количестве солдат. Эта демонстрация имела решающее значение, и урок вскоре был применен на практике диадохами, но имел разные последствия: по мере использования оказалось, что эта система эффективна только при достойном руководителе. Действительно, все держалось на личных качествах царя: те, кто в конце концов одерживал верх, могли утверждать, как Селевк Никатор, по словам Аппиана (Сирийские войны. 61), что «решения царя всегда справедливы и они суть закон, который признают все».

Конечно, потом появились философы, возобновившие апологетику монархического режима, которую развивали еще в IV веке до н. э. историк Ксенофонт в своей «Киропедии» и ритор Исократ в своих похвальных речах киприотским государям Эвагору и Никоклу. Но ссылки на общественное благо и следование государем добродетели всегда было для эллинистических царей лишь темой для рассуждений, оправданием a posteriori сложившейся ситуации. Верховная власть осуществялась сама для себя, и ей не нужно было доказывать свою необходимость, достаточно было ее эффективности — одно это устанавливало божественное право. Так, по крайней мере, это понимали греки, которые, несмотря на свою склонность к воображению, всегда демонстрировали поразительную готовность признать очевидность факта.