– Тем хуже для моего доброго имени… Я не желаю потерять и тебя. Я сознаю, что мы совершаем грех. Нас ждет покаяние… но только… потом. Потом.
– Они спустили на воду быстроходную ладью. Их не догнать. А было бы интересно побеседовать…
Ничего ей не отвечаю. Ксения у нас бывшая технистка. Знаток бесценный и… постоянно соблазняющийся тем, чему обязан противостоять. Первая любовь без глубоких рубцов не исчезает.
– Не наша работа – ловить их, – говорит за меня Лобан.
– Угу, – печально вздыхает наша матрона.
Мы забираемся на борт вражеского корабля. Ни одного весла. Они не использовали силу гребцов. И они не могли двигаться столь быстро под парусами. Просто не могли, ветер такой скорости не дает! Какая-то безобразная труба извергала клубы черного угольного дыма, две водяных мельницы, привешенные к бокам железного корабля, бешено вертели лопастями… Кажется, именно мельницы придавали ему способность передвигаться с неестественной быстротой.
Повсюду – пятна копоти, оставленные огнем Каллиника. Деревянные м
Господи, помоги нам! Кажется, нас ожидают трудные времена.
– Где это может быть?
– Только внутри, Коля. Глубоко внутри. Нам придется спуститься во чрево броненосца.
Ищем отверстие.
Впереди идет Ксения, она одна способна здесь разобраться. Потом я, замыкает Лобан с ручной огнетрубкой.
Внутри дерева больше. Железо – только одежки на деревянной плоти.
– Они еще не додумались всё делать из железа… чуть погодя додумаются, – произносит Ксения.
Я останавливаюсь, как громом пораженный.
– Разве это возможно?
– Да. И уже теоретически предсказано, – не оборачиваясь, отвечает она мне.
Кажется, в одном далеком месте чудовищный «эсминец» производили из чистого металла, безо всякого дерева…
Перед нами открывается палата, где стоит невыносимая вонь. Жарко, как в преисподней. Железо, железо, железо, котлы, заклепки, трубки, шестерни… Почему я это называю шестернями? Откуда у меня это слово? О! Оттуда же, откуда и «эсминцы» с «трамваями».
Меня охватывает тревога.
– Ведь это называется шестерней? А это – шатуном? А это… подща… нет… подшипником?
Ксения вздрагивает.
– Откуда ты знаешь?
Пожимаю плечами. Иисусе! Невозможно объяснить.
Либо Империя этому научится, либо худо ей придется…
Правда, мы тоже не лыком шиты, как оказалось.
Рукой показываю: «Стоять!» Оба останавливаются.
– Смотрите под ноги! Какие тут могут быть ловушки? Не имею представления. Зато я твердо знаю: нам всё это в подарок оставить не могли. А вот как приманку для морской пехоты – запросто. Ищите что-нибудь очень простое и смертоносное. То, что способно разрушить корабль и убить всех оказавшихся на нем людей, притом сделать это молниеносно.
Скоро Ксения находит ловушку. Очень много катайского пороха, наша, эллинорусская огнетрубка и простенькая водяная технэма, взводящая спусковой крючок огнетрубки в заданное время.
– Хитрецы, – говорю я.
– Мастера… – заворожено шепчет Ксения незнакомое слово.
– Сволочи! – откликается Лобан.
Два года назад у него погиб отец, отражавший высадку технистов на Крите…
Смотрю на стеклянный водяной бак технэмы. Там всего пара капель на дне.
– А ну, все наверх! Наверх!
Мы летим по узким лесенкам. Поворот… еще поворот… Вражеский наос просто огромен! Выскакиваем на воздух. Корабельные недра вздрагивают под нами.
– В воду! Быстро!
Из моря нас вытащили стратиоты с разведочной галеи «Гончая».
«…Они думали, что броненосный дромон – дело немыслимое. Они думали, что Империя всю жизнь будет строить деревянные корабли. Они думали, что удивят нас очередной смертоносной новинкой.
Но вот уже пару индиктов как у нас в Империи технэ сдвинулось с мертвой точки. То, что прежде было запрещено совершенно, ныне чуть-чуть разрешено. Например, всякие хитрости в работе с металлом. А скоро, полагаю, снимут и кое-какие запреты на работу с порохом. Только у нас. Для внутреннего потребления. Для императорских мастерских. Потихоньку. Негромко. Для служебного пользования.
У нас многое делается по-тихому. С одной стороны нельзя, с другой – при соблюдении тысячи формальностей – можно. Или просто – можно, но с подпиской о неразглашении.
Когда стратиг из Неаполиса доложил: “Две боевых триеры и три торговых судна потоплены железным кораблем франкских технистов”, – из Херсонеса сейчас же вышла половина имперской наутики Понта Эвксинского. Турмарх держал стяг на большом броненосном дромоне “Всеволод Большое Гнездо”.