Элмер Гентри

Предполагалось, что он должен нести человечеству мир. Но что знает он о силах, которые порождают войны человека с человеком, класса с классом, нации с нацией? Что известно ему о наркотиках, страстях, преступных желаниях? О капитализме, о банках, о труде и заработной плате, о налогах? О борьбе между государствами за рынки сбыта, о синдикатах по производству оружия, о честолюбцах в военных мундирах?

Предполагалось, что он должен приносить облегчение болящим. Но что знает он о болезнях? Как решить, когда следует молиться, а когда порекомендовать порошки?

Предполагалось, что он должен разъяснять страждущему человечеству намерения всемогущего бога, болтать по-дружески с всевышним и даже напоминать ему о его обязанностях по части дождей и церковных долгов. Но только — который из всевышних имеется в виду? Профессор Бруно Зеклин познакомил Фрэнка по меньшей мере с сотней богов, не считая еврейского Иеговы, или Ягве, который был лишь бедным и довольно-таки мрачным родственником такого блистательного аристократа, как Зевс.

Предполагалось, что с Фрэнком произошло некое мистическое превращение, вследствие которого он получил возможность спокойно жить, не испытывая нормальных человеческих страстей, без всякого интереса смотреть на ножки девушек, а в виде легкого развлечения почитывать церковные газеты да обмениваться рукопожатиями с членами приходского совета. А между тем, как это ни прискорбно, хорошенькие ножки как раз возбуждали в нем живейший интерес, он скучал по театру и, как ни каялся потом, не мог удержаться от чтения романов, хотя его наставники и доказывали ему, что это пустая и напрасная трата времени.

А что же он все-таки знал? Чему научился?

Он знал еврейский и греческий языки ровно настолько, чтобы с помощью словаря кое-как пробираться сквозь библейские дебри, а потому, как и все его товарищи, тотчас по выходе из семинарии стал читать библию только по-английски. Знал солидное количество наиболее грозных цитат из библии, но, пожалуй, все же меньше, чем знает рядовой плотник-евангелист из секты трясунов. Знал теорию о том, что Индия и Африка бедствуют лишь оттого, что не приобщены к христианству, а приобщенные к христианству Бэнгор и Демойн бедствуют лишь оттого, что нечистый (персона явно более могущественная, чем всемогущий бог) денно и нощно шныряет там, чиня препоны делу баптистских проповедников.

Он научился — теоретически — собирать деньги при помощи церковных базаров и находить темы для беседы во время посещений своей паствы на дому. Узнал, что Роджер Уильяме, Адонирам Джадсон, Лютер, Кальвин, Джонатан Эдвардс и Джордж Вашингтон — величайшие фигуры в истории, что Линкольн в критические минуты своей жизни горячо молился; что Ингерсолл призвал к своему смертному одру несуществующего сына и повелел ему стать правоверным христианином. Узнал, что папа римский замышляет явиться в Америку и захватить власть в свои руки, а мешают ему в этом лишь разоблачения баптистского духовенства с некоторой долей участия методистов и пресвитерианцев; что большинство преступлений совершается из-за алкоголя, а также из-за того, что люди меняют баптизм на унитарианство[121]; а еще он узнал, что священникам не полагается носить красные галстуки.

Он научился составлять проповеди из древнееврейских цитат, изречений греческих философов и евангелических анекдотов Среднего Запада. Он усвоил, что бедность благословенна, однако наилучшие церковные старосты получаются из банкиров.

Ну, а помимо всего этого, как с грустью убедился Фрэнк, проверяя свой духовный арсенал в начале новой карьеры, он, пожалуй, не научился ровным счетом ничему.

Из романа Элмера Гентри с Лулу Бейнс и откровенных намеков Гарри Зенза, что он атеист, Фрэнк вывел заключение, что священник может быть прохвостом или лицемером, оставаясь все же приемлемым для своей паствы. Глядя на декана Троспера, который служил своему богу с кислой гримасой, он помял, что человек может быть неповинен ни в одном из пороков, соблюдать все правила церкви и все же не внушать своей пастве ничего, кроме страха. Слушая заезжих знаменитостей, которые иногда появлялись в семинарии и важничали перед будущими пророками, он понял, что человек может произносить весьма ученые и пламенные речи и при всем том не сказать ничего, что удержалось бы в памяти хотя бы на шесть минут.

В конце концов он пришел к заключению, что если церковь и священнослужители вообще хоть что-нибудь стоят — в чем он вовсе не был уверен, — то уж, во всяком случае, сам он как священник не стоит ничего.

А между тем он был посвящен в духовный сан, получил свой приход.