Элмер Гентри

Она как-то не волновала его. То ли это в нем говорил страх перед женитьбой, степенной жизнью, необходимостью соблюдать супружескую верность… То ли в самой Клео еще не проснулась женщина и ее нужно было разбудить? А как тут разбудишь, если под боком все время торчит ее папаша!

Когда бы он ни зашел к Клео, старый Бенем непременно сидел гут же, в гостиной. Он был — конечно, в свободные от дел часы — большим любителем потолковать о религии. Как раз в тот момент, когда Элмер под прикрытием фортепьяно готовился пожать руку Клео, к ним вразвалочку подходил Бенем и гнусавил:

— Как, по-вашему, брат, что спасает человека: вера или добрые дела?

И Элмер объяснял, мысленно добавляя: «Уж ты-то, старый мошенник, тоже туда же! Тебе с твоей лавкой, где ты творишь разбой на большой дороге, конечно, надо норовить попасть на небо за веру, потому что за дела ты никогда туда не пролезешь!»

А когда Элмер пытался юркнуть вслед за Клео на кухню, чтобы помочь готовить лимонад, Бенем снова останавливал его вопросом:

— Что вы думаете насчет доктрины Джона Везли о совершенствовании?

— Очень здравая доктрина и вполне доказанная, — изрекал Элмер, понятия не имея о том, что означает эта чертова доктрина.

Возможно, что постоянное присутствие стариков Бенемов, мешающее более близкому знакомству с Клео, и не давало Элмеру понять, отчего ему все-таки не очень хочется обнять ее. Он объяснял это непривычное отсутствие любовного пыла своею добродетелью, все более проникаясь уверенностью в том, что он и в самом деле коренным образом переменился и достиг совершенства, а потом шел домой и торчал на кухне, шутливо, но с пасторским достоинством болтая с малюткой Джейн Кларк.

Даже оставаясь с Клео наедине в ее шикарном автомобиле, когда она возила его по соседним фермам, где он должен был побывать с пасторским визитом, и он настойчиво твердил себе о том, что она красива, даже тогда он не мог держаться с нею естественно.

II

Как-то вечером в конце ноября он зашел к Бенемам. Родителей Клео не было дома, они ушли на собрание Общества Восточной звезды. Вид у Клео был пасмурный, глаза заплаканы.

— В чем дело, сестра Клео? — благосклонно пропел он, когда они стояли в дверях гостиной. — У вас что-то грустный вид!

— Нет, это так, ничего…

— Ну-ну, расскажите же мне! Смелее! Я помолюсь за вас или вздую кого следует, только прикажите!..

— Как можно так шутить над… А впрочем, все это пустое…

Она потупилась. Элмер почувствовал себя полным веселой энергии, властным, сильным — восхитительно было ощущать, насколько он сильнее ее. Он приподнял указательным пальцем ее подбородок и требовательно произнес:

— Ну-ка, взгляните на меня!

В ее широко открытых глазах он прочел такое стыдливое, такое бесстыдное томление по нем, что был тронут. Он невольно обвил ее стан рукой, а она уронила голову ему на плечо, заливаясь слезами. Вся ее гордость покинула ее. Он пришел в такой восторг от сознания собственной власти над нею, что принял его за страсть, и вот он уже целовал Клео, ощущая нежность ее бледной кожи, самодовольно отмечая, как покорно она льнет к нему. Внезапно у него вырвалось:

— Я вас ужасно люблю. Я полюбил вас с той самой секунды, когда увидел в первый раз!..

И когда она сидела у него на коленях, приникнув к нему, не сопротивляясь, он уже не сомневался, что она очень красива и желанна.

Вернулись Бенемы. Миссис Бенем, узнав о помолвке, разразилась счастливыми слезами, мистер Бенем, сердечно хлопая Элмера по спине, отпускал шуточки:

— Ну что ты скажешь, теперь у меня в семье будет настоящий живой священник! Пожалуй, придется стать до того честным, что и торговлишка-то вся прогорит!

III

На свадьбу в январе приехала из Канзаса его мать. Ее счастье при виде сына на церковной кафедре, при виде красоты и душевной чистоты Клео, а также при виде богатства ее отца, было так велико, что она забыла долгую и мучительную скорбь, в которую Элмер поверг ее своими многочисленными изменами ее богу и своим переходом из священного лона баптизма в ненадежную, чуть ли не безбожную в своем либерализме веру методистов.

Присутствие матери, радость Клео, взволнованной, разрумянившейся, материнская ласка и радушие миссис Бенем, которая самозабвенно жарила, варила и пекла, щедрость мистера Бенема, который вызвал его на заднее крыльцо и вручил чек на пять тысяч долларов, — все это вызвало у Элмера ощущение, что он теперь имеет семью, пустил корни, устроился основательно, надежно.

К свадьбе были приготовлены горы слоеных кокосовых тортов, сотни ветвей флердоранжа, розы из настоящего цветочного магазина в Спарте, бочка безусловно безалкогольного пунша и красивое, но скромное белье для Клео, а в семейном альбоме появились новые фотографии. Это было грандиозно, и все же Элмер был несколько огорчен, что ему некого пригласить шафером: со времен Джима Леффертса у него не было ни одного друга.

Он пригласил Рея Фоссита, маслодела из молочной и хориста церковного хора, и вся деревня была польщена, что сотням своим задушевных друзей — там, в огромном мире, — Элмер предпочел местного паренька.