Элмер Гентри

Штат Уиннемак[34] лежит между Питсбургом и Чикаго, а примерно в сотне миль к югу от Зенита находится в этом штате город Вавилон, похожий скорее на городок Новой Англии, а не Среднего Запада. Раскидистые вязы осеняют его своею тенью, за купами сирени белеют колонны, и повсюду разлита ясная тишь, несвойственная исхлестанной ветрами прерии.

Здесь расположена Мизпахская богословская семинария, основанная северными баптистами. Почтенная секта распадается на два братства: северное и южное, — ибо до Гражданской войны северные баптисты, ссылаясь на священное писание, неопровержимо доказали, что рабство — грех, а баптисты южные, не менее неоспоримо и тоже ссылаясь на священное писание, доказали, что рабство создано по велению господню.

Три корпуса семинарии довольно красивы: кирпичные стены, белые купола, зеленые ставни на широких решетчатых окнах. Однако внутри неуютно и голо: аляповатый орнамент вдоль оштукатуренных стен, портреты миссионеров, истрепанные сборники проповедей.

В самом большом здании находится общежитие под названием Элизабет Шматц-Холл, или, на хлестком студенческом жаргоне, — Смат-Холл[35].

В этом здании и жил Элмер Гентри, уже посвященный в духовный сан и ныне завершающий курс семинарии, дабы получить степень бакалавра богословия — весьма ценный козырь при назначении в крупные и богатые приходы.

Из тридцати пяти человек, поступивших вместе с ним на первый курс, осталось всего шестнадцать. Остальные отсеялись, разбрелись кто куда: одни по сельским приходам, другие по страховым агентствам, третьи, смирившись с судьбой, вернулись к плугу. Среди оставшихся не нашлось таких, с кем Элмеру хотелось бы поселиться вместе, и он хмуро водворился в одиночную комнату, обстановку которой составляли койка, портрет его матери, библия и брошюрка «Что следует знать молодому человеку», засунутая под его единственную парадную крахмальную сорочку.

Большую часть однокурсников он недолюбливал. Все они были либо слишком неотесаны, либо чересчур набожны, одни проявляли излишний интерес к его ежемесячным поездкам в Монарк, другие были просто скучны. Элмер любил общество людей, как он выражался, мыслящих. Он не понимал ни слова из того, что говорилось в этом обществе, но, слушая все эти непонятные вещи, казался самому себе умнее и образованнее.

Кружок, в котором он бывал чаще всего, собирался в комнате Фрэнка Шалларда и Дона Пикенса, большой угловой комнате на втором этаже Смат-Холла.

Комната эта не отличалась уютом или комфортом. Правда, Фрэнк Шаллард от природы, может быть, и проникся бы любовью к живописи, шедеврам музыки и красивой мебели, но его приучили расценивать все это как суетные мирские соблазны, довольствоваться искусством «боговдохновенным» и считать «Отверженные» Гюго превосходной книгой потому только, что в ней выведен добряк-епископ, а «Алую букву»[36] — вредной книжонкой, потому что ее героиня — грешница, а автор не осуждает ее.

Стены комнаты были покрыты старой, потрескавшейся мертвенно-серой от времени штукатуркой и испещрены кровавыми пятнами — следами москитов и клопов, павших в ожесточенных боях с богословами, давным-давно покинувшими сию обитель, дабы поведать прозаическому и трезвому миру о возвышенных видениях, посетивших их здесь. Кровать — ржавый железный остов с ямой посередине — была застлана ватным одеялом не первой свежести. По углам стояли сундуки, а гардеробом служили крючки, вбитые в стену и задернутые ситцевой занавеской. Ветхие соломенные циновки постепенно грозили рассыпаться на отдельные волокна, а та, что под письменным столом, протерлась насквозь, и из-под нее просвечивали сосновые некрашеные доски.

Картин был всего три: две из них — гравюра Роджера-Вильямса и окантованная лиловатая копия «Пиппа проходит»[37] — принадлежали Фрэнку; третья — сельская церквушка, заметенная снегом, ярко сверкающим в лунном свете, — была заветным сокровищем Дона Пикенса. Светская литература была представлена творениями любимых поэтов Фрэнка — Вордсворта, Лонгфелло, Теннисона, Браунинга в дешевом издании, с мелким шрифтом и в убогом оформлении, а также «Подражанием Христу»[38], этим зловредным папистским документом, служившим по меньшей мере раз в неделю предметом ожесточенных споров.

В этой комнате ноябрьским вечером 1905 года расположилась на жестких стульях, на сундуках и на кровати семерка молодых людей, в том числе Элмер и Эдди Фислингер. (Эдди, в сущности, не принадлежал к этому кружку, просто он упорно ходил повсюду за Элмером по пятам, чувствуя, что с новообращенным братом еще не все обстоит благополучно.)

— Пастору надо быть здоровенным, как профессиональный борец, и отлично работать кулаками, — говорил Уоллес Амстед. — Он должен быть в состоянии справиться с любым нахалом, который вздумает помешать ему в церкви. А кроме того, физическая сила производит такое впечатление на прихожанок… Разумеется, я не в дурном смысле…