Элмер Гентри

И, обвив рукою необъятно пышный стан миссис Бейнс, он трижды покружил свою даму по комнате, а она, вся зардевшись, хихикала: «Ой, не могу… И придумает же!» И все захлопали, не щадя мозолистых, огрубевших от плуга рук, так что у чувствительного Фрэнка Шалларда едва не лопнули уши.

Фрэнка всегда считали на редкость общительным юношей, но в этот вечер его словно подменили: так он был мрачен и хмур.

Это Элмер занимал всех рассказами о первых поселенцах Канзаса, так хорошо известных ему из книг. И это Элмер, когда прошло первое смущение и гости стали вести себя естественно в обществе «божьих людей», предложил всем поджаривать кукурузу на огне. Тогда-то, в разгар веселья, когда даже самый сдержанный из церковных старост, лукаво хмыкнув, одернул Бейнса: «Эй, Барни, ты кого это там подталкиваешь?» — тогда-то Элмер и улучил минутку, чтобы незаметно назначить свидание Лулу.

Потом, еще более оживленный и слегка лоснясь от масла, которым намазывали початки, он собрал всю компанию у фисгармонии, на которой заиграла Лулу с невинной радостью, хоть и без особого умения.

Из уважения к духовным лицам сначала запели церковный гимн, но уже вскоре все с увлечением затянули вслед за ним «Как я Нелли домой провожал» и «Старый черный Джо».

И все время он втайне трепетал, предвкушая прелести предстоящего свидания.

Молодой фермер Флойд Нейлор, сосед и родственник Бейнсов, высокий и нескладный парень, тоже томясь и робея, не спускал глаз с Лулу, и это только сильней разжигало Элмера.

Последней спели «Бьюла Лэнд»[53] под аккомпанемент Лулу. Голос Элмера звучал так мягко и трогательно, так нежно:

Блаженный край, мой милый край,

(«Ах ты, моя крошечка!»)

К тебе с вершин стремлюсь!

(«Что, если ее попытаться разжалобить, может — клюнет?»)

К тебе тянусь через моря,

(«Нет-нет, я буду вести себя хорошо, слишком далеко заходить не стану».)

К тебе душою рвусь!

(«Какие ручки! Так и тянет поцеловать!»)

Твои родные берега

(«И поцелую, ей-богу! Сегодня же!»)

К себе влекут меня всегда!

(«Интересно, в чем она спустится — в капоте?»)

— Хотелось бы знать, — обратилась к нему жена одного из старост, особа чувствительная и бойкая, — о чем это вы думали, брат Гентри, когда пели?

— Э-э… гм… Думал о том, как мы все будем счастливы, когда очистимся от грехов и познаем отдохновение в Бьюла Лэнд.

— Ах, я так и знала, что вы думаете о чем-то божественном, — вы пели с таким чувством и вдохновением!.. Ну, нам пора! Чудный был вечер, сестра Бейнс! Мы просто не знаем, как и благодарить вас и брата Бейнса за такое удовольствие! Да, и брата Гентри тоже… Ну, и, конечно, брата Шалларда. Идем же, Чарли!

Чарли тем временем с другим старостой улизнул на кухню вслед за братом Бейнсом. Время от времени оттуда доносился подозрительный звук, словно бульканье из горлышка кувшина, и в такие минуты дамы и оба священника возвышали голос и ничего не замечали. Наконец один за другим старосты показались из кухни, утирая губы волосатыми лапами.

VIII

Когда долгая церемония прощания закончилась, Элмер сказал отчаянно зевающему хозяину:

— Если это не потревожит вас и сестру Бейнс, я на минутку задержусь здесь, внизу, у огня — приведу в порядок мои заметки для завтрашней проповеди. И брату Шалларду не буду мешать спать.

— Хорошо, хорошо… О-о-ох-хо-хо… простите, ко сну что-то клонит. Располагайтесь, как дома, сынок… виноват… брат Гентри. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! Спокойной вам ночи, брат Бейнс. Спокойной ночи, сестра Бейнс. Спокойной ночи, сестра Лулу… Всего, Фрэнк.

Он остался один, и комната заходила ходуном. Она плясала у него перед глазами, она была полна звуков. Элмер расхаживал из угла в угол, нервно постукивая кулаком одной руки по ладони другой, то и останавливался, лихорадочно прислушиваясь… Минуты ползли нестерпимо медленно. Она не придет.

Мышиный шорох на лестнице, неслышные шаги на цыпочках в холле. Все тело его напряглось от нетерпения. Он застыл в позе статуи Натана Хейла[54]: локти назад, кулаки у бедер, подбородок вздернут. Но когда в комнату робко шагнула она, перед нею, небрежно облокотившись на фисгармонию и с отеческой благодушной усмешкой, вертя в пальцах массивную цепочку от часов, уже стоял солидный и добросердечный пастор. Она была не в капоте, а все в том же самом синем платьице. Правда, она распустила волосы, и они сияющим, шелковистым облаком обрамляли ее шею. Она поглядела на него умоляюще.

Он мгновенно переменил позу и бросился к ней с заглушенным возгласом:

— О, Лу! Если бы вы знали, как меня обидел Фрэнк!

Это прозвучало совсем по-мальчишески…

— Что! Что случилось?