Элмет

Мы с Кэти привыкли подчиняться папиным приказам. Временами наша семья больше походила на армейское подразделение, но Папа был не из тех командиров, которые заставят вас делать что-нибудь ненужное.

Вивьен заметно нервничала. В своих стенах, но не в своей тарелке. Она смотрела в пространство между нами; розовые губы побледнели, но все-таки сложились в улыбку.

А вот Папе эта затея была явно по душе. Он довольно хлопнул в ладоши и сказал:

– Стало быть, так и сделаем. Я оставлю вас тут на несколько часов. Можете начать занятия прямо сейчас.

Он повернулся и вышел из комнаты. Я услышал шорох в прихожей, когда он снимал с вешалки и надевал куртку, еще не успевшую потерять тепло его тела. Щелкнула, закрываясь, входная дверь.

Кэти с кислым выражением лица недоверчиво взирала на Вивьен. А та наконец разомкнула скрещенные руки, подошла к маленькому круглому столу у окна, где еще стояла чашка из-под чая и валялись хлебные крошки после завтрака. Выдвинула стул и села. Она смотрела на нас обоих, но все же больше на Кэти.

– Я постараюсь сделать так, чтобы эти уроки стали для каждого из вас приятным времяпровождением.

В первый же миг я подумал, что выразилась она неудачно. Кэти молча глядела на нее. При этом она не поднимала брови, не округляла глаза. Она даже губы не надула. Просто глядела, и все. Ее покоробил этот покровительственный тон. Я сразу догадался, потому что хорошо знал свою сестру – лучше, чем кто-либо, включая Папу, хотя для него Кэти была по духу ближе всех.

А Вивьен в свою очередь смотрела на Кэти, не понимая, почему ее слова остались без ответа.

Кэти со всей серьезностью относилась к папиным стараниям подготовить нас к борьбе с большим миром. Эта подготовка, похоже, добавляла ей уверенности в себе. Она хотела во всем походить на Папу и верила его словам о том, что она другая, что ей надо учиться своим особым вещам, искать собственные пути к выживанию. И раз уж Папа считал уроки Вивьен важными, Кэти была готова заниматься – по крайней мере, на первых порах.

Посему она прекратила играть в гляделки и вернулась в реальность.

– Ну и что мы должны делать? – спросила она.

Вивьен нерешительно улыбнулась.

Ближе к вечеру мы с Кэти отправились на ту поляну, где находилось наше временное жилье в период папиного строительства. Утоптанная за лето почва еще сильнее затвердела на морозе, а нависающие ветви деревьев оголились. Два холодных пенька послужили нам сиденьями.

– Хуже не придумаешь, чем вырасти похожей на нее, – сказала Кэти, имея в виду Вивьен.

– А по мне, так она ничего, – сказал я. – Просто она мало похожа на нас, но ничего плохого в этом я не вижу.

Кэти не ответила. Она казалась печальной и встревоженной, уткнулась взглядом в кружку с чаем, которую сжимала в ладонях.

Мы вышли из дома потому, что Папа был в плохом настроении и заперся в своей комнате. Весь день он был бодрым и оживленным, но, когда солнце начало клониться к закату, около пяти часов, он помрачнел и тихонько покинул кухню. Мы не сразу заметили его отсутствие, занятые приготовлением ужина. Лишь после того, как мы поместили очищенный картофель в духовку и сели передохнуть, обнаружилось, что Папы с нами нет. Кэти пошла спросить, не хочет ли он сидра или пива перед ужином, но дверь его комнаты была заперта изнутри – и никакого ответа оттуда. Она вернулась на кухню, и, когда еда была готова, мы поужинали вдвоем, а накрытую миску с папиной порцией оставили на теплой полке над плитой. Время шло, Папа так и не появлялся, и тогда я предложил Кэти выбраться на свежий воздух.

Он уже не в первый раз вот так надолго запирался от всех, но причины этого нам были неизвестны. Конечно, мы догадывались, что он обеспокоен какими-то вещами, о которых не хочет рассказывать нам, но мы не могли знать это наверняка. Я никогда не видел его колеблющимся, растерянным или смущенным; и само собой разумелось, что я никогда не увижу его плачущим. Возможно, он бывал иным, когда запирался в комнате. Возможно, в те минуты он был самим собой больше – или, наоборот, меньше – обычного, это уж как рассудить. Но я мог только строить предположения, потому что своими глазами этого не видел.

Не дождавшись от Кэти ответа, я еще раз обдумал ее слова о Вивьен, пытаясь понять, что конкретно она имела в виду. Такое с ней случалось: вдруг начинала испытывать неприязнь к тому или иному человеку. Потом втолковывала мне, почему именно эти люди плохие, и, как правило, я принимал ее точку зрения. Но в этот раз она не снизошла до объяснений, и мне пришлось искать их самостоятельно.

– Она не очень-то дружелюбна, – сказал я после паузы. – То есть вроде бы да и вроде бы нет. Она была вежливой и старалась помочь, тут придраться не к чему. Но при этом у нее все время был такой рассеянный вид, словно ей хотелось поскорее от нас избавиться.

Кэти по-прежнему молчала, и я выдал новую мысль: