Эльмолин

Сибилла говорила как во сне. Никогда раньше она не пыталась осознать, каким же образом ей удавалось подняться в воздух, оторвавшись от ивы. «Сначала я пугаюсь твоих собак, Гайни. Они не пускают меня в дом, ты же знаешь».

«А дальше?»

Сибилла закрыла глаза и попыталась представить себе все, что она чувствует перед тем как подняться в воздух. «Да, — сказала она наконец, — потом я ощущаю очень сильное стремление вверх. Но обязательно должно быть и то и другое вместе: и страх перед собаками, и стремление вверх. Иначе не получится».

«Ты должна нас этому научить». Голос Гауни звучал теперь иначе. Он стал жестким.

«Ты должна».

Это прозвучало как удар. Сибилла почувствовала опасность, от которой следовало защищаться. «Я спрошу у родителей разрешения», — пообещала она. В этот момент она уже не была уверена, что на самом деле хочет иметь таких друзей.

ГЛАВА 2. КАК ФРИДОЛИН ШЕЛ В МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД НА ЯРМАРКУ

Стояла одна из последних летних ночей года. Фридолин сидел на скамье возле избушки. С вершины горы глухо доносилось клокотание грязевых вулканов. Изредка в лесу вскрикивала ночная птица, трещали ветки под ногами какого–то дикого зверя. В душе Фридолина царил мир. Он вспоминал, как однажды, в незапамятные времена, влекомый чудесными звуками, он парил и уносился все дальше в необыкновенном, блаженном состоянии… и оказался здесь, рядом с Эльморком.

Фридолин сознавал разницу, которая разделяла и одновременно сближала его с гномом. Эльморк ненавидел, он сам любил. Эльморк желал смерти всему живому, он же пытался возродить погибшее. Эльморк копался в грязи, а он пел и лепил из вулканической грязи чудесные творения. У Эльморка были огромные зрячие бледно–фиолетовые глаза, он же был почти слепым из–за холодных ядовитых газов, непрерывно сочившихся из вулканов. Единственное, что он еще ясно видел, были эти прекрасные глаза гнома, мерцавшие как светлая сирень в густых сумерках. В тех сумерках, что спустились на глаза Фридолина.

Тем временем появился вечно спешащий Эльморк, скатившись со своих вулканов. «Фридолин!» Закричал он еще издалека. «Я голоден! Нет, — поправил он себя, — я не бываю голоден, у меня просто хороший аппетит! И я знаю, что ты сегодня опять приготовил что–то хорошенькое. Сейчас же вынеси мне это сюда!»

Фридолин принес гному все, что тому хотелось. Эльморк ел с чавканьем и фырканьем и разбрызгивал еду во все стороны. Он все время перескакивал с места на место. Фридолин вытирал скамейку пучком травы.

«Фридолин! — кричал Эльморк. — Теперь я хочу пить! Принеси воды! Это было очень вкусно. Еда была прекрасна! У тебя есть еще горючие травы и красный камень? Нет? Тогда тебе следует их достать, мой дорогой. Ты стал слишком ленивым!»

Фридолин слушал Эльморка, склонившись над источником, как над живым существом. В его сердце не было места гневу. «Пожалуйста, Эльморк, — сказал он, — вот твой напиток».

«Вылепил ли ты сегодня что–нибудь новенькое?» Осведомился гном. «Все вокруг избушки, да и внутри тоже, сплошь заставлено твоими смешными фигурками. Кстати, я сегодня почистил кратеры и вытащил оттуда массу мертвых птиц для тебя. Опять туда свалилась чуть ли не целая стая и захлебнулась, хи–хи! Как хорошо!»

И теперь Фридолин оставался спокойным. Он знал, что может по–своему помочь этим птицам возродиться. В этих окоченевших, скорченных судорогой, изломанных телах он нащупывал чуткими руками прежнюю форму, угадывал движения несчастной птицы и лепил из глины такую же, с раскинутыми в свободном полете крыльями. Так он дарил ей новую жизнь и свободу.

Эльморк сопел, вытирал рукой рот и приказывал:«А теперь шарманка! Ты сочинил новую мелодию? Нашел ли ты в вулканической грязи металл, чтобы отлить из него новые трубки для шарманки? А как там с новыми песнями? Звук твоей шарманки, Фридолин, ни с чем нельзя сравнить!»

При этом Эльморк имел в виду, конечно, те звуки, которые он знал в своей жизни: шум дождя, свист ветра, клокотанье вулканов, гул леса, голоса зверей, плеск воды в источнике. И в том, что звук шарманки не походил на эти звуки, он был прав.

Но что он мог знать о музыкальных инструментах, которые имелись у людей? Мог ли он иметь понятие о рыданиях скрипки, угрозах тромбона, об ударах фортепиано, о мощном, грандиозном звучании органа? Только все равно, даже если бы он об этом и знал, ни один из этих инструментов невозможно было сравнить с бесконечной мягкостью звучания маленьких трубочек шарманки. Однако существовало на свете нечто, имеющее подобный звук. Это были глиняные птички, те, что издавали тихий, кроткий плач. Их привозили на продажу гончары.

«Играй, Фридолин! Играй!»