Элнет

— Было бы лучше, если бы они меня совсем не ждали… Я вовсе не желаю с ними якшаться и, прямо скажу, очень удивлен, что ты, Василий Александрович…

— Хватит, хватит!.. В другой раз поговорим, а сейчас идем.

Не слушая больше учителя, Василий Александрович надел пальто, закутался в башлык, взял в руку фонарь. Григорий Петрович нехотя стал собираться, положил в футляр скрипку…

— Гриша, ты валенки обуй, штиблеты придется в руках нести… А то, попробуй, может быть, влезешь в валенки прямо в штиблетах. Я вот именно так и ухитрился.

2

Василий Александрович и Григорий Петрович вышли на улицу. Ветер утих, в небе, мерцая и переливаясь, сверкали звезды. Идти было нелегко: кое-где ветер совсем оголил мерзлую землю, а кое-где громоздились высокие сугробы. Василий Александрович, освещая путь фонарем, шел впереди, высоко поднимая свои длинные ноги. Григорий Петрович, утопая в сугробах, пробирался за ним.

— Ну, зачем ты, Василий Александрович, потащил меня в снегу кувыркаться? Ну, не пошел бы я к земскому начальнику, арестовал бы он меня, что ли, за это?

— А разве годится тебе как медведю залечь в берлогу и сосать собственную лапу? Ты жизни не видишь.

— Зачем мне смотреть на жизнь земского начальника?

— Надо, Гриша. Надо знать и жизнь своего врага.

Василий Александрович и Григорий Петрович подошли к двухэтажному дому. Из ярко освещенных окон второго этажа на улицу падал свет. Сейчас дом казался черным, хотя был выкрашен светло-коричневой краской. Этой же краской окрашены ворота и забор. Со стороны улицы у дома — балкон, со стороны сада — терраса.

Василий Александрович, погремев запором, открыл калитку.

— Иди за мной, — сказал он, повернувшись к Григорию Петровичу. — Видишь, как тебя ждут, даже дорожку от калитки до крыльца уже расчистили.

— Просто господа не любят оставлять своих слуг без работы.

Василий Александрович ничего не ответил. Поднявшись на крыльцо, он дернул шнур возле входной двери. Где-то наверху прозвенел колокольчик. Послышались шаги.

— Кто там? — спросил из-за двери женский голос.

— Это я, Маша, я.

Лязгнул железом запор, и дверь растворилась.

— Входите, входите, Василий Александрович, — сказала молоденькая горничная, пропуская пришедших. — Добрый вечер, Григорий Петрович.

Григорий Петрович удивился, что в этом доме кто-то знает его имя и отчество, и растерянно ответил:

— Добрый вечер.

Опередив Василия Александровича и Григория Петровича, девушка взбежала по лестнице и растворила двери, ведущие в комнаты. Учитель и лесной кондуктор вошли в прихожую.

В прихожей, по обеим сторонам настенного зеркала, горели две лампу. На вешалке висело несколько шуб, на полу стояли глубокие галоши, валенки. Василий Александрович развязал башлык, снял пальто и сел на стоявший у двери мягкий стул.

— Сними, — сказал он Григорию Петровичу, протягивая ногу в валенке, — потом я тебе помогу.

Но к Василию Александровичу подбежала Маша и помогла снять валенки.

— А его я сам раздену, — сказал Василий Александрович. — Идите, Маша, занимайтесь своим делом.

Приведя себя в порядок перед зеркалом, Василий Александрович обернулся к Григорию Петровичу:

— Скрипку пока оставь здесь.

Григорий Петрович прошел за Василием Александровичем в довольно просторную комнату. Посреди комнаты стоял большой стол. Над столом висела лампа, из-под белого абажура лился мягкий свет. У одной стены, возле блестящего черного пианино, сидели две женщины — седеющая дама и тоненькая девушка. Немного поодаль от них в кресле читала книгу молодая женщина. В другом углу комнаты, за столиком, покрытым зеленым сукном, четверо мужчин играли в карты.

— Семь пик! — донесся до Григория Петровича громкий возглас.

— Без одной остались, батюшка, — смеясь, ответил седоусый мужчина с коротко подстриженными волосами и короткой бородкой, в светлом коричневом пиджаке.

— Господа, разрешите отрекомендовать вам нашего Паганини, — сказал Василий Александрович, — прошу любить и жаловать.

Григорий Петрович подошел к седоусому мужчине — хозяину дома Матвею Николаевичу Звереву.

— Здравствуйте, Матвей Николаевич!

— Здравствуйте, здравствуйте, Григорий Петрович! — Зверев задержал руку учителя в своей. — Ой, нехорошо, нехорошо, Григорий Петрович. Совсем вы возгордились. А нас, стариков, уважать надо. Могли бы навестить, не дожидаясь, когда за вами пришлют…

Пока Григорий Петрович обменивался рукопожатиями с партнерами Зверева по преферансу, Василий Александрович подошел к женщинам.

— Почему вы так поздно, Василий Александрович? — спросила тоненькая девушка.

— Метель-то какая! Только начало ноября, а погода совсем зимняя. Пока я ходил за Григорием Петровичем, меня чуть не занесло… Да и дорога неблизкая, Тамара Матвеевна…

— Не называйте меня Тамарой Матвеевной. Я не люблю, когда так называют. Зовите просто Тамара. По-студенчески…

— Тамара, что ты говоришь? — возмущенно воскликнула седеющая женщина.

— Ах, маман, ne le trouvez pas mauvais^[8], времена изменились.

В это время Зверев подвел к женщинам Григория Петровича.