Элнет

— Но меня интересует, — вмешался в разговор Василий Александрович, — если даже вы нарежете землю каждому хозяину в одном месте, на какие средства наш крестьянин станет приобретать машины? Да, и какую машину можно приспособить для работы на трех-четырех десятинах? Ведь каждый американский фермер имеет по пятьдесят — шестьдесят десятин.

— Для начала будет очень неплохо, если крестьянин вместо сохи обзаведется плугом, — не сдавался землемер. — А со временем он сможет приобрести и другие машины.

— И еще об одном я хочу спросить. Может быть, вы_ч Матвей Николаевич, сможете мне сказать, — повернулся Василий Александрович к Звереву, — сколько хозяев в аркамбальском обществе желает выйти на отруба?

— Пока не могу утверждать, что таких хозяев много. Но мы начнем с раздела земель между деревнями, и за это время надо будет разъяснить народу, какую выгоду сулят хутора. Если крестьяне поймут, то, думаю, нам удастся ликвидировать мирские и общественные земли.

— Хватит, хватит! — перебила мужа Ольга Павловна. — Хватит разговоров о хуторах, разделе земель! Говорите об этом в канцелярии, на сходах, в волостном правлении, а за столом, пожалуйста, говорите о чем-нибудь другом. Григорий Петрович, — повернулась она к учителю, — вы любите охоту?

Григорий Петрович, который в своей жизни и чирка не подстрелил, не нашелся сразу, что ответить, но его выручил Василий Александрович:

— Кто же не любит охоты, Ольга Павловна? Да Григория Петровича хлебом не корми, только дай поохотиться. Я думаю, будь его воля, он бы и школу свою перенес в лес. Григорий Петрович очень любит чистый воздух. А в школе у него теснота, дышать нечем.

— Я бы тоже с удовольствием перевел свою канцелярию в лес, — сказал Зверев.

— И назывались бы вы тогда гораздо точнее: не земским, а зверским начальником, — заметил Василий Александрович, — поскольку в наших лесах много разных зверей, как четвероногих, так и двуногих…

У Зверева поднялись брови. Землемер ткнул себя вилкой в губу. У доктора очки сползли на нос. Зоя Ивановна и Григорий Петрович смотрели на Василия Александровича с удивлением. Но тот, словно не замечая впечатления, произведенного его каламбуром, и не дав никому сказать ни слова, продолжал:

— Я думаю, что некоторым людям самое подходяще место в лесу. среди зверей. А вот я, хоть и лесник, не могу и дня прожить без людей. Я очень люблю человека. Доктор, наверное, меня поймет. Разве мог бы интеллигентный человек, если бы он не любил своих пациентов, прослужить в нашем медвежьем углу целых двадцать пять лет?

Доктор промолчал. Он шумно отодвинул свою тарелку, вышел из-за стола и, целуя руку Ольги Павловны, проговорил:

— Благодарю за угощение. Разрешите пожелать вам спокойной ночи.

Стали прощаться и остальные гости.

На улице, пробираясь среди сугробов, Григорий Петрович спросил Василия Александровича:

— Зачем Кугунерова ходит к Зверевым?

— На это имеются две причины. Первая — Зверев попечитель и ее школы, а попечителю надо оказывать уважение во избежание неприятностей. Ты это тоже учти… Вторая причина в том, что Зоя Ивановна — моя невеста.

— И ты ей велел посещать Зверевых?

— Да.

— Но зачем тебе это?

— Это ты поймешь немного позже.

В это время между Ольгой Павловной и Матвеем Николаевичем шел такой разговор:

— Если бы он не был черемисом… — сказала Ольга Павловна.

— Да, он, видно, талантливый человек, — ответил муж. — И если бы не был черемисом, то далеко бы пошел.

3

Вот уже несколько лет, как уржумский богатей Панкрат Иваныч открыл в Аркамбале лавку. Когда начался вывод хозяев на хутора, лавочник неожиданно проникся любовью к аркамбальским мужикам и захотел записаться крестьянином в аркамбальскую общину. Об этом замысле лавочника Григорию Петровичу рассказал Егор Пайметов.

Егор Пайметов лишь недавно вернулся в родное село из Сибири. В 1905 году он служил матросом на броненосце «Потемкин Таврический». Правда, в восстании он активного участия не принимал, грамоты не знал, политикой не интересовался, но его заодно с другими сослали в Сибирь на вечное поселение и только в 1913 году после амнистии, объявленной по случаю трехсотлетия дома Романовых, как и многих других, выпустили на свободу. Восемь лет жизни с «политиками» многому научили Егора, на многое открыли ему глаза. Он хорошо знал цену столыпинской реформе и понимал, что она выгодна лишь кулакам. Поэтому Егор отговаривал аркамбальских мужиков от выхода на столыпинские хутора.

Кулаки тоже не дремали. Больше всех старался лавочник Панкрат Иваныч. Оп заранее начал спаивать мужиков, которые побогаче, не обошел угощением и лодырей вроде Павыла Япара. Поддавшись уговорам лавочника, несколько мужиков решили выйти из общества. Павыл Япар тоже подал прошение дать ему надел.