Элнет

Они подъезжали уже к Учимсоле, когда Григорий Петрович услышал звуки барабана. Три года не слышал он родной марийской музыки, ритма марийских мелодий. Чувство радости охватило Григория Петровича, и он запел свадебную песню:

Зеленого лыка мы принесли,

Где присесть, чтоб очистить его?

Веток на веник мы принесли,

Где присесть, чтоб связать его?

Красную землянику мы принесли,

В какое блюдо насыпать ее?

Красную девицу мы привезли,

В какую комнату завести ее?

Мужик обернулся к Григорию Петровичу, улыбнулся:

— Ты, оказывается, и петь умеешь по-марийски.

— Раньше, говорили, получалось неплохо. Только вот уж три года петь не приходилось.

— Откуда будешь, земляк?

— Моркинский.

В Учимсоле ямщик Остановился. Григорий Петрович торопил его ехать дальше, но тот не поехал, пока не напоил Григория Петровича чаем.

— Теперь-то уж недалеко, к вечеру доедем, — говорил он. — Да и лошаденке требуется отдохнуть малость…

В Аркамбал они приехали лишь в сумерки.

Чачи весь день ждала Григория Петровича. Получив от него письмо, в котором он писал, что приедет в понедельник, она так разволновалась, что Зинаида Васильевна никак не могла успокоить ее. Чачи пела плакала и смеялась одновременно.

Ранним утром она прибежала в Аркамбал и весь день простояла у ворот. Лишь когда стемнело, подумав, что сегодня Григорий Петрович уже не приедет, расстроенная, зашла в избу.

Но тут заскрипели ворота, Чачи бросилась к окошку: во двор заезжал тарантас, а в тарантасе — Григорий Петрович! Чачи, не помня себя, выбежала на улицу, повисла на шее Григория Петровича и разрыдалась…

Вышли во двор Яшай, Яшаиха и Япуш. Григорий Петрович обнялся со всеми, расцеловался…

Из рассказа Чачи и Яшая Григорий Петрович узнал о том, как теперь идет жизнь в Аркамбале.

А жизнь в Аркамбале после того, как свергли царя, почти не изменилась. Волостное правление лишь сменило свою вывеску и стало называться волостным комитетом. Заправлял там всем прежний волостной старшина. Земский начальник пошел в страховые агенты, но сам только и ждет возвращения старых порядков.

Панкрат Иванович за эти годы стал полновластным хозяином в Аркамбале. К элнетским лугам он прикупил еще пахотную землю и теперь ее засевает. На его гумне стоит с десяток скирд, а у мужиков давно уж в амбарах пусто. На базаре пуд муки стоит девять рублей, Панкрат берет червонец.

На следующий день Григорий. Петрович и Чачи пошли в Тумсръял к Зинаиде Васильевне.

За рощей Григорий Петрович остановился на откосе, на том же самом месте, где они стояли с Чачи три года назад.

Зеленели поля. В глубоком овраге еще не растаял снег, а на бугре расцвели цветы.

— Сейчас наступила первая весна новой жизни, — сказал Григорий Петрович. — Еще будут впереди холода, снег, грозы с градом, но ничто уж не остановит весны. Пока еще в деревне хозяйничают Панкраты Ивановичи, но скоро станут хозяевами жизни бедняки.

Григорий Петрович рассказал Чачи, что он видел в Петрограде и в пут-и, когда возвращался из тюрьмы. Чачи слушала его с большим вниманием, теперь она понимала все, что говорит Григорий Петрович, и это его очень радовало.

— Книги ты читала в последнее время? — спросил Григорий Петрович.

— И книги и газеты, — ответила Чачи.

— Пушкина читала что-нибудь?

— Читала «Барышню-крестьянку» и «Цыганы». Что не понимала, мне Зинаида Васильевна объясняла. А еще читала «Послание в Сибирь», и, когда читала, думала о тебе.

Певучим голосом Чачи продекламировала:

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье…

. . . . . . . . . .

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

Чачи наклонилась, сорвала цветок и протянула его Григорию Петровичу.

Зинаида Васильевна от^души обрадовалась, увидев Григория Петровича и Чачи.

— Ну вот, вы снова, вместе, — сказала она. — .Когда только вернется мой Иван Максимович…

— Где он сейчас?

— В Пскове, в госпитале.

— Ой так и не надел офицерские погоны?

— Разве вы его не знаете? Он тут приезжал на побывку, и у него был интересный разговор с курыктюрским учителем. Тот завидовал своим товарищам-учителям, которые получили офицерские чины и щеголяли в золотых погонах. «Скоро настанет такое время, — сказал ему Иван Максимович, — когда не ты им, а они будут завидовать тебе, когда они с удовольствием будут готовы сменить свои погоны на твой поношенный пиджак…»

— Да, многое меняется в жизни… Три года назад я даже не надеялся, что вернусь и увижу Чачи…

— Вы, Григорий Петрович, будете, как и раньше, работать учителем?

— Это лето думаю отдохнуть. Но, конечно, сидеть сложа руки я не намерен. Большевики направили меня сюда агитатором. Несколько дней отдохну и возьмусь за дело. Жду, когда возвратится Егор. Чачи мне сказала, что он должен скоро вернуться.

— Писал, что вернется в мае. Ведь он где-то далеко, в Сибири.

— Зинаида Васильевна, разрешите мне пожить несколько дней в школе. Я не хочу пока показываться на глаза людям, хочу отдохнуть в тишине.

— Живите, сколько хотите, Григорий Петрович, и чувствуйте себя, как дома.

— В ближайшие дни я думаю сходить с Чачи к моим родителям. Надо познакомить Чачи с ними.