Элнет

Каждый день из разных бараков в околоток приходят на массаж инвалиды. Посмотришь на них, и жутко становится У одного изувеченная рука скрючилась, как корявый сук, у другого — нога; у третьего выворочена челюсть, у четвертого лицо изувечено… Увидишь их и подивишься: как они только остались живы?..

Посмотришь на изувеченные головы, на черные ямы вместо глаз, на обрубки ног и рук и подумаешь: «Эх, друг, сколько же тебе муки придется вытерпеть! Уж лучше бы умереть, чем жить таким калекой…»

Попадались среди больных, и такие, что сошли с ума. Один поляк в углу, не умолкая ни на минуту, бормотал:

— Пан Езус! Матка бозка! Пан Езус! Матка бозка!

Голос поляка становился все тише и тише.

«Наверное, до утра не доживет» — подумал Сакар. Ему вспомнилась смерть матери, и он, вздохнув, проговорил:

— Видно, у бога других забот полно, некогда ему слушать наши молитвы…

А другой помешавшийся — рыжебородый, сгорбленный, как старик, солдат, указывая пальцем на всех проходящих мимо него, выкрикивал:

— Вот, вот, вот! Вот антихрист!

В сентябре в лагерь пригнали новую партию русских пленных, опухших от. голода, бледных, с жидкими, дав-ро не стриженными, похожими на мочало, волосами.

— Святые! — охнул какой-то солдат, разглядывая вновь прибывших.

А у тех на лицах застыло равнодушие и слепая покорность судьбе. На все вопросы они отвечали кратко.

— Откуда пригнали?

— Из Беловежа.

— Что вы там делали?

— Землю рыли.

Из скупых рассказов измученных людей вырисовывалась страшная картина. В Беловежской пуще русских пленных безжалостно избивают, на работу обессиленных людей выгоняют, словно скот, и люди там мрут как мухи…

Вечером в барак, в котором жил Сакар, зашел один из пригнанных из Беловежа.

— Хоть бы умирать хотел среди свой, — сказал он. — Из наш край кто есть кто?

По нескладной речи Сакар понял, что он не русский. Может быть, мариец? И Сакар спросил его по-марийски:

— Кусо ул ат?[26]

Но он, видно, не понимал.

— Тый откуды? — спросил снова Сакар.

— Я — казанский.

— Мый тоже казанский.

— Какой уезд?

— Царевококшайский.

— А я Чебоксарский… Какой народ?

— Черемис.

— А я чуваш.

— Что у тебя болит?

— Все болит, — вздохнул чуваш. — Не знай, доживу до утра или нет. Видать, придется помирать на чужбине… Дома у меня жена, сын маленький… Не увижу их больше.

— Не убивайся так, поправишься…

— Нет, не подняться мне. Весь я пропитался болотной водой… Руки-ноги стынут… Как дойдет холод до сердца, так помру… Эх, хоть бы одним- глазом взглянуть на Волгу!.. Добрый человек, вернешься домой, скажи моей жене, сынку…

Дальше чуваш не мог говорить, совсем обессилел…

Ночью он умер.

Когда мертвого вынесли из барака, Сакара охватила тоска. «Неужели и мне суждено у-мереть вдали от родных мест?» — подумал он.

А в голове звучали слова питерского рабочего Волкова:

— Царь… Генералы… Купцы.

— Чужганы… Царсвококшайское начальство… Моркинский урядник… — сказал Сакар, как бы продолжая речь Волкова.

Вот кто виноват в том, что Сакару придется сложить свою голову на чужбине. Но нет, нет! Надо все вытерпеть, все перенести — только» бы жить, жить, жить!

9

Летом из Сибири вернулся Егор. Приехал в родную деревню и шеръяльский Каври, прожив на берегах Амура одиннадцать лет.

Вскоре они, Григорий Петрович и Чачи с Зинаидой Васильевной начали вести в селе революционную пропаганду. Каври и Егор вели работу среди мужиков-бедняков, Чачи и Зинаида Васильевна — среди женщин. Григорий Петрович руководил ими и держал связь с Казанским комитетом большевиков.

Прежде всего они решили создать в Аркамбале Совет крестьянских депутатов, выбрав в него батраков и бедняков, а прежнего волостного и старшего писаря прогнать.

Вторая задача — отобрать у Панкрата Ивановича элнетские луга и вернуть солдаткам и беднякам их полосы, которые он у них забрал и засеял. А если у кого из солдаток некому будет работать в поле, то таким оказать помощь через Совет крестьянских депутатов.

И третья задача — разоблачить и арестовать бывшего земского начальника, потому что нынешний председатель волостного комитета все делает по указке Зверева. Кроме того, Зверев за последнее время подружился с Панкратом Ивановичем и даже, говорят, хочет выдать свою дочь за его сына-прапорщика. Арест Зверева взял на себя Каври.

Сначала Чачи не знала, как подступить к женщинам, потом поняла, что начинать надо с солдаток. Война надоела всем. А особенно горько пришлось из-за нее солдаткам: нелегко справляться одной, без мужика, в хозяйстве. Только таким, как Панкрат. Иванович, война не в горе. Сыновья его не на фронте, а прохлаждаются в Казани, и почти каждую неделю то один, то другой гостит у отца в Аркамбале.

Егору и Ка^ри помогли развернуть агитацию элнетские луга. Хотя после передела по столыпинскому закону Панкрат Иванович вот уже три года является хозяином этих лугов, у аркамбальских мужиков до сих пор не перестала болеть из-за них душа.

— Отобрать надо у него луга, — говорят многие.

Раньше в Аркамбале луговые угодья перераспределяли каждый год.

В одно воскресенье народ собрался на такой ежегодный передел. Почти половина собравшихся — солдатки.