Ельцин

Горбачев торопился укрепить свое положение, создавая новые организационные структуры управления Советским Союзом. В начале февраля он предложил Пленуму ЦК одобрить отмену статьи 6-й брежневской конституции 1977 года, в которой предусматривалось, что КПСС является единственной законной партией, «руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы». Это была запоздалая уступка оппозиции и демократическим принципам. 13 марта 1990 года Съезд народных депутатов СССР утвердил эту меру. На том же заседании, 14 марта, было принято решение об учреждении поста президента, на который 19 марта голосованием депутатов был избран Горбачев. Это стало признанием того, что КПСС, генсеком которой Горбачев по-прежнему оставался, больше не может служить единственной основой для политической власти. На заседании Политбюро 7 марта Анатолий Лукьянов, сменивший Горбачева на посту Председателя Верховного Совета СССР, спросил его, почему все происходит в такой неуместной спешке. «Чтобы их [республики и российских демократов] на место поставить», — твердо ответил Горбачев. Лукьянов дальновидно предположил, что республики ответят выборами собственных президентов. Затем он затронул самый больной вопрос — о легитимности. Почему Горбачева должен избирать на пост президента парламент, а не народ? «Почему не народ — непосредственные избиратели? Это недоверие к народу. Все это будет ими [оппозицией] муссироваться». Переубедить Горбачева не удалось, и это была ошибка библейского масштаба[666]. До июня — июля 1990 года, когда Ельцин догнал Горбачева в опросах общественного мнения, он вполне мог бы выиграть всеобщие выборы[667].

Через две недели после российских выборов Ельцин, как с удовлетворением отметил на заседании Политбюро Горбачев, попросил и получил санаторную путевку от советского парламента. Ельцин сообщил Лукьянову, что выжат как лимон и нуждается в отдыхе.

Съезд РСФСР должен был открыться в мае. Работа над тем, чтобы сделать Ельцина руководителем российского парламента, началась в его отсутствие[668]. Однако, вернувшись из отпуска, он начал методично трудиться над получением этого поста и согласился отложить рассмотрение вопроса о российском президентстве до 1991 года. В ходе предварительного обсуждения кандидатур на должность главы законодательного органа около 40 % депутатов поддержали Ельцина (к этому времени на союзном съезде МДГ получила только 10–15 % голосов), 40 % были настроены против; остальные составляли так называемое «болото». В надежде на успех блок «Демократическая Россия» выдвинул кандидатуру Ельцина на этот пост.

За закрытыми дверями свердловчанин Николай Рыжков, остававшийся премьер-министром Горбачева, выступил на заседании Политбюро 22 марта 1990 года и предостерег собравшихся: если Ельцин и его единомышленники добьются успеха, возникнет эффект домино. «Если они возьмут Россию, то тогда не надо им много тратить усилий для того, чтобы разрушить и Союз, и сбросить центральное руководство: и партийное, и советское правительство. Я думаю, после этого, на мой взгляд, если они возьмут Россию, то, как говорят, все остальное, вся союзная надстройка — она очень быстро рассыплется»[669]. Обитатели некогда казавшегося неприступным замка были в панике — и это в то время, когда многие эксперты полагали, что Россия никогда не станет угрозой для стабильности Советского Союза. Рыжков тщетно давил на Политбюро, убеждая его членов выдвинуть надежного кандидата на пост парламентского председателя и всячески его рекламировать. В Политбюро 20 апреля Горбачев скептически отозвался о том положении, которое Ельцин завоевывал в российском обществе: «Что творит Ельцин — уму непостижимо… В каждый понедельник лицо увеличивается вдвое [от ощущения собственной важности]. Говорит косноязычно, несет порой черт знает что, как заигранная пластинка. А народ все твердит: „Наш человек!“ И все сходит ему с рук, все прощается»[670]. Горбачев не мог понять, почему это происходит, и не мог использовать ельцинские приемы.