Хотя оппортунизм сыграл здесь свою роль, Ельцин не превратился в политического экстремиста, и этим дело не исчерпывалось. Он не впервые задумался о первенстве России внутри СССР. Еще в Свердловске он размышлял о России как о нелюбимой приемной дочери Советского Союза и разрабатывал планы придания ей нового статуса и передачи определенной власти регионам. Хотя до выборов 1990 года права россиян не были для него приоритетными, в первом же выступлении на Съезде народных депутатов СССР в мае 1989 года он поддержал необходимость «территориального суверенитета», «экономической и финансовой самостоятельности» всех советских республик, одобрительно отозвавшись о предложении Латвии[688]
. К этому времени, несмотря на резкую критику со стороны Медведева и Горбачева, пытавшихся скрыть этот факт, «российские» настроения уже пользовались популярностью среди элиты РСФСР. Отчасти их возникновение было вызвано распространением националистической заразы в Прибалтике и других республиках, отчасти они объяснялись недовольством по поводу принятого 26 апреля 1990 года решения Съезда народных депутатов СССР, которое уравнивало в правах 15 «союзных» республик СССР и около 30 «автономных» республик, этнических регионов, расположенных на территориях союзных республик, преимущественно в России. «Ни одно другое действие не могло лучше подчеркнуть утверждение Ельцина о том, что Центр игнорирует и подавляет Россию и что России нужен сильный лидер и право отменять на своей территории действие союзных законов»[689]. Боевым кличем России стала декларация, принятая съездом 12 июня 1990 года. Она провозглашала «суверенитет» России, то есть право на национальное самоопределение, территориальную целостность и примат российских законов над союзными (как только будет принята новая советская конституция или заключено федеративное соглашение)[690]. Декларация получила почти полную поддержку депутатов, даже Воротникова и коммунистов. При поименном голосовании 907 человек проголосовали за, 13 — против и 9 воздержались. Ельцин в интервью со мной вспоминал то голосование и последовавшую за ним оглушительную овацию как кульминацию своей работы в Москве. «Для меня… вообще у всех, кто присутствовал в зале, это был момент ликования»[691]. Джинна выпустили из бутылки. В ноябре 1988 года манифест приняла Эстония, следом за ней — еще пять союзных республик, а остальные сделали это до конца 1990 года (последней о своем суверенитете в декабре 1990 года объявила Киргизия).Открытие счетов РСФСР подлило масла в огонь негодования, издавна испытываемого в России по поводу экономических условий советского федерализма. Премьер-министр Силаев убедился, что на протяжении семидесяти лет Центр бессовестно обкрадывал Россию. Он был шокирован тем, что РСФСР субсидировала в союзный бюджет 46 млрд рублей (около 30 млрд долларов по официальному обменному курсу). При поддержке Ельцина Силаев старался в 1991 году ограничить эту цифру 10 млрд рублей и передать данную сумму братским республикам через контролируемый Россией счет, а также собрать долги потребительскими товарами[692]
. Когда разговор пошел о рыночных ценах, стало ясно, что колоссальные российские запасы углеводородов и минералов — это горшок с золотом, который нужно защищать от Центра и от более бедных советских республик. И Ельцин выказал сочувствие новым — независимым от официальных профсоюзов — рабочим организациям, возникшим в 1989 году в угледобывающей (и не только) промышленности России и Украины и возглавившим забастовочное движение с требованием установления рабочего контроля над предприятиями.Во время трехнедельной поездки по регионам России в августе 1990 года (летал он регулярными рейсами «Аэрофлота») ельцинский популизм достиг своего пика. В башкирском Стерлитамаке его выступление, на которое можно было попасть только по приглашениям, проходило в Доме культуры содово-цементного комбината.