Ельцин

Кремлевскую политику стала определять группа ура-патриотов во главе с бывшим губернатором Краснодарского края Николаем Егоровым, которого в мае 1994 года Ельцин назначил министром по делам национальностей и региональной политике. Попытки устроить встречу Дудаева и Ельцина провалились. «Помимо мощного исторического и социального плана, чеченский конфликт… заключал в себе решающие по значимости элементы личностного и эмоционального воздействия, которые не могут быть объяснены в привычных категориях позитивистской казуальности»[1066]. В начале лета Ельцин сообщил Шаймиеву, что подумывает о встрече, однако изменил свою позицию в сторону более жесткой, когда Дудаев, по-видимому в ответ на покушение, назвал его в интервью российскому телевидению недостойным лидером и алкоголиком. В результате Ельцин «вычеркнул Дудаева из числа российских политиков, с которыми ему допустимо как-либо общаться, и возвел его в ранг главного врага»[1067]. Чтобы работать с Дудаевым, требовалось «терпение Иова», а вот этим-то качеством Борис Ельцин никогда не отличался. Журналисты поняли, какое нужно терпение для разговоров с Дудаевым, пообщавшись с ним на пресс-конференциях, созванных для пропаганды чеченской политики. Все они проходили по стандартному образцу: начинал Дудаев с вполне рационального заявления, «но потом он быстро переходил к истерическим оскорблениям и… философским, расовым и историческим спекуляциям, словно одержимый каким-то злым демоном». Британский журналист Анатоль Ливен, которому принадлежит это наблюдение, вспоминает и о том, как накануне войны Дудаев называл Ельцина и русских нацистами, исчадиями ада и проповедниками тоталитаризма[1068].

Идея военного разрешения конфликта выглядела столь привлекательно благодаря всеобщему высокомерному убеждению, что Российская армия способна нанести хирургически точный удар и немедленно выиграть. Министерство обороны сомневалось лишь в том, стоит ли затевать кампанию в спешке и в разгар зимы. Павел Грачев считал, что республику удастся взять за десять дней, и показывал Ельцину и Черномырдину карту с планом кампании[1069]. Свердловский аппаратчик Олег Лобов, который к тому времени занимал пост секретаря Совета безопасности, по сообщениям в ноябре 1994 года говорил одному из законодателей, что в Чечне будет «маленькая победоносная война», которая «повысит рейтинг президента», как американское вторжение на Гаити в предыдущем месяце повысило рейтинг Билла Клинтона[1070]. Однако, когда я беседовал с Лобовым в 2002 году, он категорически отрицал, что позволял себе такое высказывание, хотя и подтвердил, что ему казалось, что война пойдет более гладко[1071]. Что касается Ельцина, то, несмотря на отсутствие свидетельств того, что он пытался поднять свой рейтинг за счет войны в Чечне, он явно излишне оптимистично оценивал потенциал Российской армии и при этом считал, что независимость Чечни станет «началом распада страны»[1072].

Впервые Кремль попытался свергнуть Дудаева, вступив в союз с местными антиправительственными вооруженными формированиями. Когда эта тактика не принесла результатов, Ельцин получил от Совета безопасности санкцию на военную операцию. 30 ноября он подписал указ № 2137. Армии и войскам МВД был дан приказ «восстановить конституционную законность и правопорядок» в Чечне. 11 декабря три колонны войск перешли границу республики. 31 декабря без заранее проведенной разведки и без поддержки пехоты танки вошли в Грозный — город-крепость, основанный терскими казаками в 1818 году. Чеченцы подбивали танки и прятались в домах и подвалах. Российская артиллерия и бомбардировщики за несколько недель сровняли город с землей; началась гуманитарная катастрофа. К январю в Чечне воевало уже 40 тысяч солдат, а к февралю — 70 тысяч. По некоторым оценкам, к апрелю 1995 года погибло 25 тысяч гражданских лиц и 1500 российских военных. Уже 4 января на совещании в Кремле Ельцин потребовал объяснений — почему во время блицкрига погибло столько народу. «Россия в тот момент, — писал он в мемуарах, — простилась с еще одной, чрезвычайно опасной, но столь близкой и дорогой нам иллюзией — о мощи нашей армии. Ее выучке. Подготовленности к любым конфликтам…ее непобедимости»[1073]. Президент и вся страна заплатили высокую цену за эту иллюзию. Россия оказалась втянутой в войну, которая, как в 1996 году признался сам Ельцин, стала «самой бездарной в [ее] истории»[1074].