Ельцин

Второй критерий, выделяющий человека, творящего историю, — это способность к «политическому суждению», по меткому выражению Исайи Берлина. Эта способность предполагает умение видеть политическую ситуацию во всей ее полноте, синтезировать целое из отдельных фактов и не поддающихся учету данностей, отличать «то, что имеет значение, от всего остального». Берлин проводит аналогию с автомобилистом, въезжающим на неустойчивый мост. Водитель, обладающий способностью к «дорожному суждению», даже без технических знаний о крепости опор или тяг, «полуинстинктивно» чувствует, выдержит ли этот мост вес его машины[1640]. В общественной жизни способность к политическому суждению нужна лидеру, чтобы увидеть развилку, о которой пишет Хук, и не перепутать ее ни с чем другим.

Ельцин несомненно обладал способностью к политическому суждению. Оно было основано преимущественно на инстинктивном чутье, которому Берлин придавал особое значение. Именно интуиция, а не грандиозные теории в 1986–1987 годах подсказала ему, что постепенные реформы Горбачева обречены на крах. В главе 8 упоминалось, как Горбачев отозвался о ельцинском умении чувствовать ситуацию и свою управляющую роль в ней: «Царь должен вести себя по-царски». Горбачев не мог воспользоваться такой силой; Ельцин мог и ею воспользовался. В 1991–1992 годах внутренний голос убедил его в том, что для введения новой России в стремительно развивающийся мир необходим «большой скачок наружу». Под влиянием этого внутреннего голоса Ельцин решил рискнуть во время конституционной коллизии 1992–1993 годов и вступил в президентскую гонку 1996 года. После переизбрания и лечения он интуитивно попытался изменить ход реформ, а когда это не удалось, пытался спасти их. И хотя его способность к политическому суждению ни в коем случае не была непогрешимой, его видение снова и снова оказывалось зорче, чем у его противников — от Горбачева до Руслана Хасбулатова, Геннадия Зюганова и Юрия Лужкова.

Третий критерий потенциально великого лидера состоит в том, имеет ли он талант к выявлению и использованию новых источников политической силы. Например, Роберт Каро в своем фундаментальном исследовании жизни и карьеры Линдона Джонсона отмечает, что, как лидер большинства в американском сенате в 1950-х годах, Джонсон «искал силу в таких местах, о которых до него никто даже и не думал, и находил ее. Он создавал новые силы, с потрясающей изобретательностью и воображением трансформируя парламентские приемы… настолько всеохватно, что эти приемы превращались в совершенно новые механизмы и техники»[1641]. На Капитолийском холме Джонсон менял процедурные правила, приспосабливал их под свои нужды и ими манипулировал.

Этому мерилу Ельцин также вполне соответствует. В отличие от Горбачева ему хватило изобретательности и воображения, чтобы в период перестройки понять, что сила народа, использованная в рамках конкурентных выборов, способна превзойти административную власть и создать легитимность. Творя свой образ, затмевающий все остальные, он использовал символические жесты, как, например, его требование реабилитации на XIX партконференции в 1988 году и великолепное выступление с танка в 1991 году. Остатков его былого имиджа и легитимности хватило на то, чтобы спасти его в 1996 году и — в сочетании с мощью президентских полномочий, подтвержденных конституционным референдумом 1993 года, — помочь удержаться на плаву во время сменяющих друг друга кризисов конца 1990-х годов.

Четвертый критерий касается краткосрочного эффекта решений, принимаемых лидером на руководящем посту. Можно ли сказать, что решения Ельцина имели важные последствия? Самое подходящее событие, позволяющее однозначно утвердительно ответить на этот вопрос, — сплочение им оппозиции перед лицом августовского путча 1991 года. Историк Сергей Станкевич, который был парламентарием и советником Ельцина до середины 1990-х годов, считает, что харизма Ельцина сыграла главнейшую роль в августовской победе. По его оценке, победа на 60 % объясняется «фактором Ельцина». Возможно, это число — лишь догадка, однако она наводит на размышления. Даже если бы «фактор Ельцина» предопределил победу на 50, 40 или 30 %, все равно эффект впечатляет[1642]. «Секретный доклад» 1987 года и театральная речь с танка в 1991 году произвели мощное умножающее воздействие, и эхо от них отдавалось в системе на протяжении еще многих лет.

Другие информированные наблюдатели отмечали то же самое на протяжении обоих президентских сроков Ельцина. Процитирую лишь одного из многих. Вот что пишет Анатолий Куликов, командовавший российскими войсками в Чечне и в течение трех лет возглавлявший МВД (надо заметить, что Куликова не приходится подозревать в особых симпатиях к Ельцину):