Ельцин как наваждение

Ельцина ни там, ни там нет. Может, я ошибся и не туда зашел? Спрашиваю Юру Одинца, офицера Службы безопасности: где шеф? Тот кивает на дверь, которую я сразу и не заметил.

– А что там?

– Резервный кабинет президента. На случай чрезвычайных ситуаций.

Чему я не научился за время штатной работы на Ельцина, так это субординации – открываю дверь и вхожу в «резервный кабинет». И что же вижу? Обычная комната, правда, отделана чуть опрятнее прочих. Главная ее достопримечательность – большой обеденный стол, накрытый на шесть персон. Все как полагается по этикету: белая скатерть, фарфоровая посуда, хрустальные бокалы, столовые приборы. А посередине – блюда со всевозможными яствами. Тут и севрюга с лососем, и колбаска нескольких сортов, и сыры. А еще всякая зелень. И конечно же, горячительные напитки. Какие именно – водка, коньяк или виски, разглядеть не успеваю – Бурбулис берет меня под руку и выводит за дверь:

– Нам надо с Борис Николаевичем кое-какие вопросы обсудить. Так что подожди здесь, хорошо?

Вспоминаю напутственные слова Виктора Васильевича Илюшина о том, что именно сейчас пресс-секретарь должен быть рядом с президентом, дабы после поведать стране и миру о том, как тот боролся за торжество демократии. И о чем же я теперь поведаю? Задачка…

Нахожу еще не занятые нары, кладу под них автомат, ложусь и вытягиваюсь во весь рост. На душе гадостно, но зато спокойно: уж если они сели выпивать, стало быть, ничего страшного не случится. Не будет никакого штурма, и они это знают наверняка. Все мы – и те, что здесь, в бомбоубежище, и те, что наверху, и те, что мерзнут на улице – участники масштабной мистификации под названием «Путч».

В дальнем углу зала замечаю вице-мэра Москвы Юрия Лужкова с молодой супругой. Сидит, погруженный в какие-то явно невеселые думы, и ни на кого не обращает внимания. Спрашиваю сидящего рядом Одинца:

– А Лужков-то как сюда попал? Я его вроде наверху у шефа не видел.

– Приехал часа полтора назад – и сразу сюда.

– А что такой мрачный?

– Обиделся. Наш его за стол не позвал.

…До сих пор полагал, что «как ужаленному» можно только подскочить, но уж никак не проснуться. Теперь вижу, что ошибался, – просыпаюсь именно как ужаленный. Первая мысль обжигает змеиным укусом – все ушли, а я остался один в этом чертовом каземате! Вторая еще больнее – великий шутник Юра Одинец, в назидание за беспечность, утащил мой автомат! Но, сбросив с себя остатки сна и оглядевшись вокруг, понимаю, что, к счастью, ни та, ни другая не соответствует действительности. Какие-то люди еще спят на нарах, а наши стенографистки о чем-то безмятежно шепчутся в уголочке. Что касается моего автомата, то и он на своем месте. То есть там, куда я его и положил.

Но Одинца рядом действительно уже нет, и многих ребят из охраны Ельцина тоже не видно. Неужели все наши ушли наверх, а я прошляпил?! Какое позорище! Смотрю на часы: около семи утра. Это значит, проспал я чуть менее двух часов. Но не могли же боссы за это время все обсудить и закруглиться? Как я успел заметить, на столе стояло никак не меньше двух «серьезных вопросов».

Выхожу в большой зал и вижу, как комнату, которую Одинец помпезно величал резервным кабинетом президента, покидают высокопоставленные участники ночных бдений. По Петрову с Бурбулисом не скажешь, что те сильно выпивши – взгляд светлый, шаг твердый. Зато по Борису Николаевичу чувствуется, что навеселе, причем изрядно. Но все же держится молодцом. Во всяком случае, шагает без посторонней помощи. Последним комнату покидает Гавриил Харитонович Попов. Его выводят под руки два прикрепленных к нему коржаковских бойца. Увидев меня, он заплетающимся языком выдавливает из себя самокритичную шутку: «Пашка, я как свинья нализался!». Похоже, наш грек в полном ауте. Только поэтому один из его охранников, которые обычно прилюдно никак не реагируют на свою клиентуру, чего бы та не вытворяла, позволяет себя высказать недовольство:

– Теперь нам эту тушу переть на себе на пятый этаж!

Его товарищ тоже не горит желанием проявлять служебное рвение, а потому предлагает принципиально иной подход к транспортировке обездвиженного тела пламенного глашатая отечественной демократии:

– А чего ему делать на пятом этаже? Пусть лучше здесь покемарит, а как снимут оцепление, так сразу домой!

К счастью, лифт заработал. Только отчего-то долго не откликается на мой вызов. Бегает над головой вверх-вниз и никак не доберется до бомбоубежища. Хотя, может, и напрасно я выражаю недовольство в его адрес? Может, мне вообще не стоит подниматься наверх, а покемарить тут рядышком с Харитонычем, а как снимут оцепление, так сразу домой. Домой!

И забыть эту ночь.

И никогда ее не вспоминать.

И никому о ней не рассказывать. Особенно тем, кто сейчас на улице защищает свободу, демократию и президента Ельцина.