Ельцин как наваждение

– Вот что я тебе скажу, друг мой! Во-первых, я этого мужика знаю давно, еще по КГБ. Во-вторых, если б он был провокатором, то специально бы искал встречу, а мы пересеклись случайно, в кооперативном ресторане на Кропоткинской. И не он подошел ко мне, а я к нему.

– Классно! Ты подошел, и он сходу предложил тебе поучаствовать в государственном перевороте!

– Мы об этом вообще не говорили. Он рассказал про свою работу у Янаева, а я ему про наш «Российский дом». Ну, и про тебя пару слов. В общем, поговорили пару минут и разошлись по своим компаниям. А через день он уже сам мне позвонил и предложил встретиться.

– Слушай, а может, ты чего-то недоговариваешь?

На этот раз Ряшенцев, кажется, и впрямь обиделся не на шутку: да пошел ты! Он дергает ручку переключения передач, и машина трогается, с хрустом отрывая колеса от снежного наста.

– Знаешь, о чем я теперь буду думать? – Ряшенцев смотрит на меня так, словно я не оправдал его надежд на светлое будущее. – Куда бы мне из этой страны смыться, если вдруг коммуняки твоему Борьке-демократу под зад ногой дадут. А они дадут, при таких-то вот помощниках!

– Ладно, не пыхти, я тебе позвоню.

Задача не из легких, есть над чем поломать голову. Главное, что мне надо решить – рассказать обо всем Ельцину до того, как встречусь с человеком Янаева, или уже после этой встречи? Пожалуй, лучше все-таки после. Уж если на меня информация о готовящемся перевороте произвела сильное впечатление, представляю, как на нее отреагирует шеф. А ну как сразу ударит в набат? Кремлевские заговорщики почти наверняка с возмущением и с насмешками отвергнут все его обвинения, и тогда он потребует от меня раскрыть источник информации. А что я ему скажу? Что слух о перевороте принес мне бизнесмен Ряшенцев, а тому – какой-то чиновник из аппарата вице-президента СССР, и что он якобы при этом выполнял тайное поручение своего шефа? Детский лепет!

Случись что, мой приятель, конечно, не откажется от своих слов, но они, по большому счету, недорого стоят. Главное в этом деле – доказательные свидетельства того, что в Кремле зреет заговор. Пусть это будут не документы, но хотя бы показания реального очевидца. А Володькин знакомец нашепчет мне в ухо всякие страсти, а после зароется в тину, откуда его и за волосы не вытащить. А вытащишь, так он от всего открестится. И останусь я на бобах. Захлебнусь в волне, которую сам и поднял. Так что лучше уж сначала повстречаться с этим человеком, выслушать, все для себя прояснить, а уж после этого идти к Ельцину. Или не идти.

…Массивная часовня в память о русских гренадерах, павших в бою под Плевной, ставшая после Октябрьского переворота бесчувственным чугунным обелиском (и это еще не самое худшее, что с ней произошло – одно время здесь вообще был общественный туалет), покрыта искрящимся морозным инеем и чем-то напоминает посеребренный колокольчик, снятый с новогодней елки. Прохаживаюсь возле нее уже больше десяти минут, и чувствую, как немеют пальцы на ногах и как студеный колючий ветер насквозь продувает куртку, привезенную Ряшенцевым откуда-то из благословенной Европы и явно не рассчитанную на здешние зимы.

Где же он болтается и где тот тип, с которым хочет меня свести?!

Еще немного – и эта встреча вообще потеряет для меня всякий смысл, ибо, обмороженный до бесчувствия, окажусь в реанимации института Склифосовского, где человеком движут не столь возвышенные помыслы.

– Здравствуйте, дорогой друг!

Оборачиваюсь и вижу перед собой радостно улыбающегося Ряшенцева. По всему видно, он не испытывает ни малейшей неловкости от того, что по его милости я промерз до самых костей. Обычная, кстати, манера этого типа. В начале нашего знакомства она казалась мне проявлением диковатой наглости новорожденного русского буржуа, но, узнав его ближе и сдружившись с ним, понял причину – Володя убежден, что любое его опоздание оправдано важностью тех дел, которыми он занимался. Не так давно я устроил ему аудиенцию у министра внешних экономических связей России. Так тот и на нее умудрился опоздать на четверть часа! А явившись, заговорил таким тоном, будто речь должна пойти не о коммерческой выгоде возглавляемого им «Российского дома», а об интересах Родины, которая давно и с нетерпением ждала его появления в этом сановном кабинете.

– Ты почему один? Где твой чертов клиент? Я уже замерз, как собака!

– Чего ты орешь на всю улицу! – Ряшенцев открывает свой маленький рыжий портфельчик, с которым никогда не расстается (мне кажется, даже ложась в постель, кладет его под подушку) и делает вид, будто что-то в нем ищет. – Обернись. Видишь мужика в серой дубленке у входа в метро?

– Вижу. Как мне к нему обратиться? – из недр портфеля доносится глухое «никак». – Но я должен знать хотя бы его имя-отчество.

– Я тебе после все о нем расскажу.