Ельцин как наваждение

Лейтенант стучит ладонью по крыше: «Опустите стекло!», и, заглянув в салон слегка добреет – по нашим лицам и нашему говору догадывается, что мы не литовцы и не латыши. Стало быть, не станем кричать на всю округу, что его сюда никто не звал и чтоб он убирался к такой-то матери. Но служба есть служба – нас просят выйти из машины. Сидящий справа Крайний протягивает давно просроченное удостоверение газеты московского военного округа «На боевом посту», в которой отбывал воинскую повинность до откомандирования в «Комсомолку». Наверное, лейтенант заметил бы этот подвох, но фотография предъявителя в офицерском мундире притупляет его бдительность – он передумывает высаживать нас из машины, а значит, и производить личный досмотр:

– Вы, двое, тоже из этой газеты?

Сама мысль об этом вызывает у Муратова решительный протест, близкий к негодованию: мы из «Комсомольской правды»! Однако упоминание ее славного имени производит на офицера обратное впечатление – он хмурится, разглядывая Димин затертый до нечитаемости документ, и, похоже, сейчас все-таки высадит нас из машины для досмотра. Меня мучает вопрос: кем же мне представиться – журналистом или сотрудником аппарата Верховного Совета РСФСР? Учитывая, что я с оружием (а ну как возьмут да обыщут!), наверное, лучше сотрудником. Только имя Ельцина, думаю, не стоит упоминать. Черт его знает этого лейтенантика, как он к нему относится. Вдруг не жалует демократов, так же как и нашу симпатизирующую им газету?

– Я – помощник председателя Верховного Совета России. Вот мое служебное удостоверение, в нем разрешение на ношение оружия.

Вопреки опасениям, мои документы воспринимаются без вражды и даже с некоторым облегчением: «Ну, наконец-то хоть какое-то начальство к нам пожаловало». Осознав себя вселяющей трепет столичной шишкой, интересуюсь суровым тоном проверяющего инспектора: вас сюда надолго? Но лейтенант, памятуя о военной тайне и о том, что ее кому попадя не открывают, отвечает уклончиво: «Покуда не замерзнем!», и, отдав честь, рукой показывает бойцу на обочине, чтоб тот поднял шлагбаум.

– Можете следовать дальше! Только осторожно. От этих, – и он кивает на темноту за спиной, – сейчас всего можно ждать.

Отъехав от блокпоста метров триста, водитель притормаживает и оборачивается:

– Ребята, меня вообще-то не предупредили, что вы с оружием.

– За это неудобство мы доплатим, будешь доволен.

– Ну да, если только меня вместе с вами не расстреляют.

– Да кто тебя расстреляет?!

– Не эти, так те.

…Просыпаюсь от того, что водитель трясет меня за колено: подъем, приехали! За окном бесцветное прибалтийское утро. И старая Рига, припорошенная мокрым снежком. Абсолютная безмятежность во всем – пешеходы с зонтиками в руках торопятся по своим делам, прогуливающиеся мамаши с колясками, школьники, бодро шагающие на уроки, старики и старушки с сумками в руках, направляющиеся за покупками, и, конечно же, машины, снующие взад-вперед. Обычная жизнь. Ни малейших признаков омоновского мятежа.

– Нам бы к Верховному Совету.

– Мне к нему не подъехать. Там всюду «кирпичи» висят.

От долгого сидения в машине ноги затекли и стали как деревянные. Наверное, со стороны мы выглядим алкашами, уныло бредущими в пивную на утренний опохмел. Похоже, дежурный милиционер на входе в приемную председателя Верховного Совета Латвии воспринимает нас именно в таком качестве. Он долго и самым внимательнейшим образом рассматривает мое удостоверение, разве что на зуб его не пробует. На просьбу сообщить о моем приезде секретарю Анатолия Валерьяновича Горбунова, который меня ждет, реагирует с прибалтийской невозмутимостью: «пАтАшТитЭ!». И мы ждем, не понимая, чего и кого. Минут через десять к нам выходит милицейский подполковник, больше похожий на пивовара со стажем, и принимается так же внимательно присматриваться-принюхиваться к моему документу и, не обнаружив в нем ничего подозрительного, предлагает следовать за ним.

В приемной председателя Верховного Совета Латвии встречаем уже более радушный прием. Оказывается, вчера по поводу нашего приезда Горбунову звонили не только из Вильнюса, но и из Москвы.

– Сейчас у Анатолия Валериановича важный телефонный разговор, освободится минут через пять-десять и сразу же примет господина Вощанова. А пока: чай или кофе? Могу предложить печенье, бутерброды…

– …по рюмке водки.

Секретарь Горбунова смотрит на Крайнего с подозрением: чем навеяно столь раннее желание выпить? Приходиться пояснить: всю дорогу в машине мерзли, как бы не простудиться. Тот понимающе кивает, но отреагировать не успевает – раздается гудок стоящего на столе селектора. Я в этих делах уже опытен и могу поспорить на что угодно – это Горбунов, и сейчас меня к нему пригласят. Так оно и есть – секретарь вешает трубку, молча идет к двери, ведущей в кабинет спикера, и, только после того, как ручка опущена до упора, торжественно объявляет:

– Господин председатель вас ждет!