Ельцин как наваждение

Тот день, 16 января 1991 года, помнится мне именно ощущениями. Ощущение серого промозглого дня. Ощущение всеобщей тоски и горя. Смутно помню толпы людей и их скорбные лица. Смутно помню большой зал, пропитанный похоронным запахом хвои, и выставленные в ряд гробы. Но зато хорошо помню букет безжизненных гвоздик, который Ярмоленко сунул мне в руки, потому что предназначенный для меня траурный веночек отдан кому-то из приехавших на похороны известных российских политиков.

Трудно представить что-то мерзопакостнее прибалтийской зимы. Возможно, рожденные в этом климате латыши к ней адаптировались и переживают без особых неудобств, но у пришлого люда, вроде нас, россиян, ее неизменные атрибуты – насморк, кашель и промокшая обувь. А еще отсутствие каких бы то ни было желаний, кроме двух – зайти в теплое помещение и выпить чего-нибудь горячительного. Но в Литве траур. Закрыты все заведения, где мы могли бы скоротать время. Поэтому единственно возможный вариант – пересидеть до отъезда в Верховном Совете. Хорошо бы машину дали пораньше, чтоб приехать в Ригу еще засветло. Ночью на блокпостах наверняка строже досмотр, а ко мне с моим оружием и удостоверением помощника председателя Верховного Совета РСФСР отношение, думаю, будет не самое благостное.

Вот уже два часа, как мы маемся в ожидании информации относительно нашего отъезда. Время от времени появляется Ярмоленко и задает ставший традиционным вопрос про дела и проблемы. Дел у нас никаких. Жизнелюб Крайний бродит где-то по этажам в поисках хоть каких-нибудь радостей бытия. Муратов, презрев условности бюрократического мира, спит, развалившись в глубоком кресле. Я, не зная, чем себя занять, наблюдаю, как американские советники Ландсбергиса старательно перекраивают на свой лад каждую страницу будущего российско-литовского договора. Что касается проблем, то одна у нас все же есть – куда-то пропал Бурбулис, и мы ничего не знаем о своем отъезде. Ярмоленко обещает его найти, исчезает на какое-то время, а когда возвращается, все повторяется: «Ну, как дела? Какие проблемы?».

Где-то около пяти вечера, наконец, появляется Геннадий Эдуардович. Я уж, грешным делом, начал думать, что он про меня забыл. Но, оказывается, выполнил все, что было обещано:

– Борис Николаевич одобрил наше решение. Ждет от тебя информацию из Риги. С Горбуновым я уже переговорил. Как приедете, сразу к нему в приемную, в Верховный Совет. Он введет тебя в курс дела и решит вопросы вашего размещения.

– А что насчет машины до Риги?

– Пока не ясно. Ландсбергис говорит, что на машине Верховного Совета вы до Риги не доберетесь, ее задержат на первом же блокпосту. Они сейчас ищут какого-нибудь таксиста, который согласится вас отвезти. Правда, придется заплатить. У тебя деньги есть или помочь?

– Найду.

– Сейчас пойдем к Ландсбергису, поужинаем и решим с машиной.

…Тот же небольшой зал рядом с кабинетом председателя Верховного Совета, где в день приезда меня потчевали кофе с печеньем. Если оценивать сегодняшнее угощение нашими белодомовскими мерками, оно более чем скромное – какие-то капустные салатики да котлетка с картофельным пюре и зеленым горошком. Вкусно, но не густо. Или это неведомый нам аскетизм европейского дипломатического изыска (а всему европейскому здесь, как я заметил, стараются следовать даже в мелочах), или у них и на самом деле проблемы с подвозом продовольствия. Поди, не каждый поставщик отважится пробираться сюда через полуголодные армейские блокпосты, а после долго переругиваться с недоверчиво-озлобленными «стражами независимости» у пролома в заборе из арматуры и ржавой проволоки.

Застольный разговор под стать угощению – невыразительный и незапоминающийся. Все, о чем говорится, я уже слышал неоднократно. О жестокостях советских десантников, о коварстве Бурокявичуса и Ермолавичуса, этих национал-предателей, возглавляющих литовскую компартию. О провокациях, готовящихся созданным и направляемым КГБ Комитетом национального спасения. И, конечно же, о предстоящем штурме здания Верховного Совета, этой цитадели борцов за независимость.

– Вам удалось узнать планы советского командования относительно штурма?