Ельцин. Кремль. История болезни

Самое главное: письмо, которое воспроизводят они на страницах книги, имеет к подлинному историческому документу примерно такое же отношение, как одеколон «Саша» к французском парфюму.

Читаем в воспоминаниях:

«История письма, получившего название “письмо семерых”, весьма интересна. Ни разу не публиковавшееся, оно вызвало бурную реакцию прессы, общественности и чуть было не привело к коллективной отставке помощников президента…

Письмо носило не морализаторский, а сугубо политический характер и лишь в незначительной мере затрагивало тему “вредных привычек”».

Выходит, самого письма никто никогда не видел. Впервые – как было заявлено – оно появилось только в этой книге. Соответственно, возможности сравнить копию и оригинал ни у кого, кроме авторов его и читателя – нет.

Очень удобно.

Еще, когда я только первый раз прочитал его (в той самой «Эпохе Ельцина»), показалось оно мне весьма странным. Ну, во-первых, объем: 31 абзац – это не послание, а чуть ли не диссертация, хотя общеизвестно, что документы больше, чем на полутора листах, Ельцин никогда не читал.

И второе – самое, пожалуй, важное: его содержание.

Для примера – несколько цитат:

«Налицо снижение активности президента… Утрачивается постоянный и стимулирующий контакт с политической средой, президент оказывает все меньшее воздействие на политическую ситуацию. Политическое планирование, столь необходимое для поддержания стабильности в стране, все в большей мере подвержено иррациональным факторам, случайности, даже капризу…

…пренебрежение своим здоровьем, известное русское бытовое злоупотребление. Имеет место и некоторая успокоенность, даже переоценка достигнутого. Отсюда – высокомерие, нетерпимость, нежелание выслушивать неприятные сведения, капризность, иногда оскорбительное поведение в отношении людей».

Каково?

Прямо хоть сейчас бери и печатай в газете «Завтра»: в 1994-м даже свободная пресса подобных вольностей себе еще не позволяла.

Вы что, хотите всерьез убедить меня, что помощники – Шевченко, Илюшин, Пихоя – осмелились бы в открытую указывать президенту на «известное русское бытовое злоупотребление»? Укорять его за высокомерие и нетерпимость?

Ни за что не поверю.

«Это было наимягчайшее письмо, – укрепляет мои подозрения один из подписантов, генерал Коржаков. – О пьянстве ничего и близко не было. Текст примерно такой: “Дорогой Борис Николаевич! Мы очень просим, чтобы вы поберегли здоровье, снизили нагрузки в работе, потому что вы очень нужны России”».

Оригинала письма у Коржакова не сохранилось. Как, впрочем, ни у кого из других соавторов. Они и писали-то его, в чем признаются и сами, по кускам: «решили, что каждый помощник даст “элементы” по своему профилю, а сводить все в единый текст будет пресс-секретарь».

Откуда же взялось оно теперь? Итоговый документ Ельцину передал его первый помощник Илюшин – в самолете, пока летели они в Сочи на отдых.

Да очень просто. Каждый, видно, взял свои черновики, добавил для эффектности по паре новых фраз, и готово.

Я охотно допускаю, что именно так и хотели бы они его написать, будь их воля. Но выдавать желаемое за действительное – как-то это не комильфо.

Впрочем, даже в выхолощенном варианте помощничье послание вызвало у высокого адресата истерику. (Существует даже версия, что он швырнул Илюшину папку с бумагами прямо в лицо.)

«Извиняться перед помощниками не стал, – между делом смиренно сообщает в своих мемуарах Ельцин. – Вряд ли кто-то из них мог помочь мне. Дистанция между нами была слишком велика».

Господи, о чем это он? Какие, к лешему, извинения? Все происходило совсем наоборот: президент по одному выдергивал потом каждого из подписантов, грозил страшными карами, требовал покаяться и признать ошибки. Еще и от первой леди досталось им на орехи: за то, что испортили, дескать, Борису Николаевичу отпуск; он у нас такой впечатлительный…

В следующую свою поездку – в Америку; ту самую, окончившуюся Шенноном, – Ельцин демонстративно не взял с собой трех подписантов. Фамилии Костикова, Пихои и даже помощника по международным делам Рюрикова он собственноручно вычеркнул из утвержденного уже списка делегации. Два месяца спустя Костиков – как самый активный и злостный клеврет – был отправлен в почетную ссылку: послом в Ватикан. С Пихоей Ельцин не разговаривал еще полгода: до своего дня рождения…

Больше всего президента возмутило даже не то, что челядь осмелилась делать ему, самодержцу, какие-то упреки (Как там у него в мемуарах? «Дистанция между нами была слишком велика».), а сам факт коллективного написания петиции.

Это что же получается? Сегодня, понимаешь, за спиной президента они строчат подметные письма. А завтра, сговорившись, и заговор какой-нибудь организуют…