Ельцин. Кремль. История болезни

Как-то все фальшиво, наигранно это выглядит. Чтобы прям вот так, под прицелом журналистов, обзывать первую леди «коровой», брутально хватать ее, силком сажать на качели… Даже для неотесанного Ельцина – это, по-моему, чересчур.

Но мне думается, загвоздка здесь совсем в ином…

Иллюзионисты и престижитаторы, к коим, без сомнения, относится и наш герой, частенько пользуются сундуками с двойным дном.

Так вот, у Ельцина сундук этот – не с двойным даже, а с тройным дном.

Первое дно – идиллическая, пасхальная картинка: дружная советская семья.

Второе дно – античная трагикомедия: домашний тиран и святая жертвенность родни.

А вот – третье…

Никто почему-то никогда не обращал внимания, что еще с конца 80-х годов Наина Иосифовна практически во всех поездках сопровождала мужа: и по стране, и за рубежом; просто, не в пример Раисе Максимовне, она старалась лишний раз не мозолить журналистам глаза.

Коржаков рассказывал мне, что даже на дачу к нему, в деревню Молоково, Ельцин неизменно приезжал вместе с супругой, хотя присутствие ее – уж точно никому не требовалось: понятно, чем могли заниматься на природе два здоровых, рослых мужика. Лишь однажды, когда Наина Иосифовна на пару дней укатила в Свердловск, счастливый Ельцин завалился к нему на все выходные и по этому поводу был устроен двухдневный затяжной мальчишник: пустые бутылки выносили потом полдня.

«Она его от себя никуда не отпускала, – свидетельствует Коржаков. – Куда Ельцин, туда и Наина».

Вот вам и деспот…

У супруги президента было одно исключительное качество: она умела влиять на своего мужа не накачками и истериками, как большинство других женщин, а незаметно, исподволь, всячески демонстрируя покорность и почитание. При этом сам Ельцин оставался пребывать в святой убежденности, будто главный в доме – он один.

От многих тогдашних сановников мне доводилось слышать, как «маленькая, приветливая» первая леди, вопреки образу своему, самым активным образом вмешивалась в государственные дела. Вице-премьеру Полторанину она, например, безапелляционно указывала, кого и куда следует назначать, и запрещала транслировать по центральному телевидению репортажи о расстреле Белого дома.

Большинство мужей , приходивших на доклад к президенту, проходили сперва сквозь сито Наины Иосифовны с дочкой.

(«Меня сразу же повели к Борису Николаевичу, – записал в своем дневнике генпрокурор Скуратов впечатления об одном из таких визитов . – У дверей я увидел Татьяну и Наину Иосифовну. “Борис Николаевич чувствует себя не самым лучшим образом, – сказала Наина Иосифовна. – Он сегодня очень плохо спал. Постарайтесь его не перегружать”.)

Это домострой, да?

Уклад президентской семьи чем-то напоминает ельцинскую Россию: этикетка на ней разительно отличается от содержимого; этакий матриархат, выдаваемый за патриархат…

Если принять означенный тезис за основу, тогда все становится на свои места. И нарочито-грубые демонстрации ельцинской тирании. И смиренность Наины Иосифовны. И внезапное вознесение Татьяны Борисовны.

А коли так – феномен под названием «семья» запрограммирован был с самого начала…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Иногда сложившийся тип внутрисемейных отношений не в полной мере демонстрирует окружающим истинный расклад сил. Иногда члены семьи, которым отведена второстепенная роль, недемонстративно могут влиять на принятие важных корпоративных решений. При этом ввиду завуалированности их намерений главенствующая роль внешне не будет обнаруживаться.

А ведь по первости, только придя к власти, Ельцин был исполнен самых радужных и идиллических надежд.

В ноябре 1991 года, на первом же заседании правительства мечты , Гайдар предложил всем министрам дать торжественную клятву; прямо как в рассказе его дедушки «Горячий камень»: не воровать, не участвовать в приватизации, жить исключительно чаяниями народа.

Ельцин был очень доволен: он всегда любил эффектные жесты. Но вдруг со стула приподнялся Козырев, глава МИДа.

«Борис Николаевич… а можно… в порядке исключения… мы с мамой квартиру на Арбате разменяем… две маленькие – на одну большую…»

От недовольства Ельцин аж зажмурился: «Можно… Меняйте», но торжественность момента была уже безнадежно нарушена; клятва застыла в горле, как рыбья кость…

Сам Ельцин никогда не был склонен к алчности и стяжательству. Тщеславие и властолюбие затмевало в нем все остальные пороки. Если бы стояла перед ним дилемма: миллиард долларов или вертушка с золоченым гербом, – не колеблясь, выбрал бы вертушку .

Но те, кто окружал его, устроены были совсем по-другому. Эти люди готовы были гибнуть в лубянских застенках и гордо молчать на допросах, но при виде пачки хрустящих банкнот полностью теряли самообладание.