Ельцин. Лебедь. Хасавюрт

В последний раз перед началом выборной кампании наш великий полководец, он же министр обороны, попытался добиться стремительной победы в Чечне аккурат в новогоднюю ночь 1994–1995 года. Бросив на штурм Грозного мальчишек Майкопской мотострелковой бригады. То ли по пьянке (отмечал свой день рождения), то ли на трезвую голову, но при затуманенном рассудке послал их на верную смерть. Они и погибли почти все…

Отчего же не удалась скоропалительная виктория? Объяснения быстро отыскались: не учли то да сё, недооценили противника, разведка плохо сработала. Ну да, наверное, и это было. Однако главное, конечно, заключалось в ином. В несправедливости, а потому и непопулярности этой войны, единственная причина которой — бездарность, а может быть, и корыстная незаинтересованность высокопоставленных чиновников, не сумевших (или не захотевших) решить проблему мирным способом.

Была, впрочем, и еще одна причина.

В Афганистан мы впёрлись, не озаботившись тем, чтобы полистать историю этой страны, хотя бы малейше познакомиться с национальным характером его народов. Не удосужились узнать тот широко известный всему миру факт, что никому еще не удавалось поставить эти народы на колени (хотя желающих было немало). Точно так же и в Чечню полезли, ничего не зная (или начисто позабыв) о кровавой истории покорения этого края Россией.

Порой мне кажется, что наши политики и генералы не читали ни «Рубки леса» Толстого, ни его «Набега», ни тем более гениального «Хаджи-Мурата». Не читали Костомарова, других русских историков. Если бы почитали, узнали бы, откуда есть пошла «конституционная законность», которую они взялись восстанавливать огнем и мечом. А пошла она двести с лишним лет назад из желания русских царей обрести вольготный доступ к своему стратегическому союзнику — Грузии, для чего требовался сущий пустяк — покорить «дикие» и «воинственные» горские племена. Вот, стало быть, при каких обстоятельствах начали «восстанавливать» ту самую «конституционную законность».

Короче, только при абсолютном невежестве можно было вести себя по отношению к чеченскому народу так, как повели себя эти деятели.

Даже советские энциклопедии и словари, при всей их лживости, не посмели написать про Чечню, что она добровольно вошла в состав России (как они написали, допустим, про Ингушетию). «БЫЛА ПРИСОЕДИНЕНА» — вот и все, что отважились процедить сквозь зубы.

В сущности, мы словно по мановению волшебной палочки вернулись к худшим временам коммунистического режима, когда наши правители знали только один способ решения любой «национальной проблемы» — при посредстве оружия.

Мы вернулись к временам безудержного вранья официальной пропаганды, когда казенные врали с утра до вечера слали и слали в эфир высосанную из пальца «информацию» о наших замечательных победах и ничтожных потерях…

Впрочем, если сравнивать очередной кровавый эпизод нашей истории, начавшийся 11 декабря 1994 года, с аналогичными случавшимися в прошлом, — а они, повторяются, увы, регулярно, — кое от чего нам все же удалось уйти, кое в чем, как это ни странно звучит, мы сумели хоть на миллиметр, но продвинуться вперед по цивилизованному пути.

Что я имею в виду? Какое продвижение вперед? Прежде всего, то, что в целом реакция российского общества на затеянную властями чеченскую войну, как уже сказано, была адекватной: общество не приняло, отвергло ее. Когда еще такое бывало? Во время позорной финской кампании 1939 года? Во время удушения Венгрии, Чехословакии? Во время войны в Афганистане? Конечно, и тогда было немало людей, отвергавших действия московских властей, но масштабы тогдашнего неприятия были, разумеется, несопоставимо малы. Более или менее адекватная реакция общества стала пробуждаться разве что во время тбилисских и вильнюсских событий. Но это было именно только пробуждение, только начало. После 11 декабря 1994-го реакция обрела черты зрелости. Уже через несколько дней после ввода войск в Чечню 64 процента опрошенных Фондом «Общественное мнение» заявили, что они против этого ввода. Такие же цифры сохранились и в дальнейшем. По данным ВЦИОМа, в октябре 1995-го за вывод войск были 40 процентов опрошенных и плюс к этому за то, чтобы добиваться мирного решения проблемы, — 25. То есть те же шестьдесят с лишним процентов выступали против войны.

Вполне адекватной была и реакция основных политических сил на развязанную чеченскую бойню. Открытую поддержку ей оказали лишь крайне правые — фашисты, ультра-националисты, националисты-державники. В оппозиции же оказались, прежде всего, демократы…

Все это было признаком того, что в России, худо ли бедно, образовался живой политический организм, который не только ориентируется на имена политических вождей, но и реально следует определенным принципам, с ними соразмеряет происходящие события и принимаемые решения.