Ельцин

Он говорит о скрытой инфляции: «повышение цен на книги связано с повышением цен на бумагу, типографское оборудование, материалы», о закрытом постановлении ЦК и Совмина — временно приостановить строительство всех культурных, спортивных, административных зданий, недостроенных больше чем наполовину. «Строительство плавательных бассейнов в одиннадцатой пятилетке запрещено постановлением Совета Министров», — скажет он, отвечая на одну из записок.

Естественно, такое постановление не прочтешь в газете. Это значит только одно — в экономике страны наметился явный кризис, страна вынуждена затянуть пояса.

Он говорит вещи, которые в такой аудитории говорить партийному лидеру просто непозволительно. Откуда он знает, что ему — можно?

Его речи, его «горькая правда», его ответы на любые записки — не просто любовь к эффектам. Это — риск. Да еще какой.

После его бесед по местному ТВ выступления свердловских руководителей с ответами на вопросы и письма стали регулярными, Ельцин обязал их говорить в студии, в прямом эфире. Первоначально передача была озаглавлена «Руководители отвечают на вопросы народа», потом ее сменили на более нейтральное, что-то типа «Лицом к лицу».

Во время его выступлений в «задней комнате» сидит целая команда: помощники, референты, машинистки, которые перепечатывают вопросы, посылают жалобы на места, звонят, тут же пытаясь получить ответ, пытаясь решить конкретную проблему. Это не просто популизм, это — работа.

Однако и эффектные жесты не чужды этому новому ельцинскому стилю. «Правда ли, — спрашивает его ехидный студент из зала, — что вы носите итальянскую обувь?» Он выходит из-за трибуны и показывает ногу в ботинке: «Свердловская обувная фабрика!»

Или вот деталь — строительство шахматного клуба. Чемпион мира Анатолий Карпов в одной из своих статей в журнале «Шахматы в СССР» написал, что в такой большой области, как Свердловская, нет шахматного клуба. Ельцин немедленно начинает строительство шахматного клуба, приглашает Карпова его открыть, в руках у свердловских шахматистов плакат, на котором крупно изображена карповская цитата.

— А теперь разорвите! — И Карпов, под общий смех и аплодисменты, разрывает плакат.

Ельцин — человек красивого жеста. Вернее, он чувствует, ценит жест, хотя по-прежнему вынужден, как и все партийные работники того времени, замыкаться в скорлупу готовых формулировок и череду мероприятий. Но всё в его поведении говорит о том, что скорлупа трещит, раскалывается на нем. Он — больше этой скорлупы.

Он — публичный политик, первый и, может быть, пока единственный в стране.

«Соседи» Ельцина, первые секретари Пермской, Тюменской и других областей, до которых доходят слухи о «концертах» Ельцина, отзываются о них со сдержанным неодобрением.

Куратор Свердловской области в ЦК кладет опасные отчеты о его публичных выходах в народ на дальнюю полочку, «закрывает глаза» на эту очевидную крамолу, уж очень велик авторитет «первого» и в ЦК, и в области: зачем начинать мышиную возню вокруг его странных эскапад, а потом, может быть, так надо, и Ельцин согласовывает свои действия с кем надо?

Осторожность и склонность «закрывать глаза» (а вдруг так надо?) есть и в реакциях партийной прессы на его «популизм».

Стенограммы его многочасовых бесед с народом «Правда», разумеется, не публикует, вместо этого — короткие деловые ответы товарища Ельцина «на письма трудящихся». Да и сам он, скорее всего, не считал свои публичные выступления каким-то прорывом.

Лишь потом станет понятно, что именно эти «ответы на записки» и способность к многочасовым выступлениям, публичное бесстрашие окажут огромное воздействие на судьбу Ельцина.

Главная сфера его деятельности (как и всех прочих первых секретарей) — необходимость «выбивать фонды», ресурсы для области из Москвы, из центральных органов. Добиться разрешения, высочайшей подписи, «положительно решить вопрос».

Так, после несметного количества согласований ему удается, наконец, запустить сооружение свердловского метро.

Чтобы началось финансирование строительства Свердловского метрополитена, было необходимо решение Политбюро. Ельцин, вопреки всем правилам, лично «продавливает» этот вопрос на приеме у Брежнева, пользуясь хитрой механикой кремлевских связей. Вот что он сам пишет об этом: «…Я, зная стиль его работы в тот период, подготовил на его имя записку, чтобы ему оставалось только наложить резолюцию. Зашел, переговорили буквально пять — семь минут — это был четверг, обычно последний день его работы на неделе, как правило, в пятницу он выезжал в свое Завидово и там проводил пятницу, субботу, воскресенье. Поэтому он торопился в четверг все дела закончить побыстрее. Резолюции он сам сочинить не мог. Говорит мне: “Давай, диктуй, что писать”…»

Ельцин продиктовал.

То же самое было с бараками. Бараки стали головной болью свердловских секретарей. Переселить тысячи семей, десятки тысяч людей в новые благоустроенные квартиры — это казалось несбыточной мечтой. Где их взять, эти квартиры?