Ельцин

Ельцин «заморозил» очередь на жилье на три года, отдал практически все квартиры, куда должны были — строго в порядке очереди — заселять работников свердловских учреждений, заводов и фабрик, под программу сноса бараков и выселения семей из полуподвалов. Очередь зароптала. Посыпались жалобы в Москву, в министерства и ведомства.

Но люди, которые официально, по советским нормам жилья, ждали свою квартиру, жили (и Ельцин, сам ребенок барака, прекрасно это понимал) в гораздо лучших условиях, чем обитатели всех этих свердловских «шанхаев». В бараках не было иногда даже водопровода, стены продувались, сырость стояла неимоверная.

«Замораживание очередей означало отказ тысячам “ветеранов, инвалидов, многодетных семей, молодых специалистов” в квартирах, которые они ждали годами, зачастую десятилетиями. Обком просто забрал жилищные фонды предприятий — достроенные, почти достроенные и даже будущие жилые дома для работников — и отдал их жителям бараков…» (Леон Арон).

В Москве Ельцин отстоял свою позицию. «Барачный» люд, который и не мечтал при своей жизни увидеть над головой нормальный потолок, пользоваться личным санузлом и выйти на свой балкон, — одним махом оказался перенесенным в новую жизнь. Бульдозеры разнесли бараки. Грузовики убрали обломки.

От бараков осталось одно лишь воспоминание.

В конце 70-х была принята «Аграрная программа партии». Советское государство выделило немалые средства на то, чтобы «поднять» деревню, наконец-то накормить страну. Каким-то невероятным административным усилием Ельцин переводит часть инвестиций из Центрального Нечерноземья на свой Средний Урал.

Проблема продовольственного обеспечения остается самой мучительной вплоть до последних дней его руководства областью. Да, он выбивает из центра тонны масла и мяса «к ноябрьским праздникам» или «к Первомаю», но ведь это — не выход. Не помогают ни птицефабрика, ни прямые поставки овощей и фруктов с юга, ни хваленая «гидропоника», ни удобрения, ничего…

Наина Иосифовна жалуется соседке по лестничной клетке — Борис целыми ночами сидит над учебниками по животноводству и думает над тем, как поднять надои у коров.

— Знаете, что меня поражало? — вспоминает Н. И. — То, что и ночью, во сне он продолжал думать. Рядом с кроватью оставлял такой маленький блокнотик с карандашом. Ночью просыпался, что-то записывал. Иногда я это замечала, а иногда просто просыпалась утром и видела, что листки в блокноте исписаны. Я ему говорила: «Как же ты спишь, если и во сне продолжаешь думать?»

На Урале, чтобы обеспечить цифры «заготовок» мяса, порой забивают скот даже худой, недокормленный, молодых телят. Эта печальная традиция идет еще от «дяди Андрея», всемогущего Кириленко. Отсутствие мяса в продаже — хроническая беда. Устранить ее Ельцин, конечно, не в силах. Но какие-то сдвиги есть и в этой, самой трудной для него, области. Мясо, хоть и куриное, благодаря построенным птицефабрикам появляется на прилавках, фрукты и овощи, пусть и подмороженные, поступают в продажу, уральские колхозы и совхозы ощущают опеку партийного босса, который открывает им серьезную кредитную линию.

Но не менее существенны в работе «первого» и другие дела, которые приходится решать за плотно закрытыми дверьми, в режиме строгой секретности. Первым из таких дел становится авария на Белоярской АЭС. К счастью, трагедию удалось предотвратить. Обошлось без жертв и без радиоактивного выброса. Иначе наряду со словом «Чернобыль» мы бы сейчас говорили и «Белоярск».

А вот на закрытом заводе в Свердловске, где производили бактериологическое оружие — смертельно опасные вирусы, трагедия произошла. Около сотни людей умерли в одночасье от странной болезни. Их мозг был поражен одинаковой красной пленкой. Позднее, когда было проведено расследование, стало понятно, что симптомы эти похожи на заражение сибирской язвой.

Или вот — снос дома Ипатьева, старинного особняка в центре Свердловска, где была расстреляна царская семья. Закрытое постановление Политбюро, нажим Рябова, который в свое время отложил снос, а теперь рьяно взялся за него, жесткая позиция КГБ во главе с Андроповым, и Ельцин вынужден «положительно решить вопрос». От дома Ипатьева остается пустое место, ровная площадка. Происходит это в течение буквально одной ночи.

— Наина Иосифовна, не было каких-то разговоров, волнений среди людей, например, в вашем институте, вообще в городе, по поводу сноса Ипатьевского дома? — спрашиваю я.

— Вы знаете, не было. Наверное, историки, краеведы были взволнованы, может быть, даже писали какие-то письма, ходили к Ипатьевскому дому, но вообще город этого не заметил. Мы в институте проектировали коммуникации под автостраду, которая должна была пройти на этом месте по генеральному плану города, так что все знали, что снос неизбежен. Ну а что он должен был сделать, по-вашему? Положить партбилет на стол?

— То есть город ничего не знал?

— И о Белоярской АЭС, и об утечке вируса сибирской язвы мы узнали много позднее, через несколько лет. Тогда об этом никто не говорил. И дома он об этом молчал.