Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис

Он также стал завсегдатаем «Всенощных церковных бдений», которые вот уже пару лет устраивались по всему Югу, — здесь эти службы проходили в «Эллис Аудиториум» в конце улицы. Он ходил туда не со своими приятелями и даже не с Ли Денсоном или с братьями Бернетт, которые к тому времени уже начали выступать на сцене, а сам, или с родителями, или с двоюродными братьями Джуниором и Джином, — с любым, кто соглашался его сопровождать. Раз в месяц в «Эллисе» устраивались марафоны негритянских церковных песнопений, с самого утра певцы сменяли друг друга, а венчали представление самые на тот момент известные госпел–квартеты. Он сидел совершенно зачарованный тем, что позже он описывал как «могучие, тяжелые ритмы» некоторых спиричуэлов, или тончайшей красотой других. Не было музыки, которую он бы не любил, но госпел–квартеты стали центром его музыкальной вселенной. Церковная музыка в традициях негритянского госпела сочетала в себе духовную мощь с физическим ощущением свободы и экзальтации, и, казалось, именно этого он требовал от музыки вообще. А на пышных шоу был представлен весь спектр госпел–музыки — от полных степенства групп старшего поколения вроде Speer Family и Chuck Wagon Gang до более театральных и зрелищных Sunshine Boys. А «Братья Блэквуд» черпали свои гармонии из хитов таких негритянских квартетов, как Soul Stirrers и Original Gospel Harmonettes из Бирмингема. В их исполнений слышались намеки на влияние Ink Spots и Golden Gate Quartet и даже современной, ритм–энд–блюзовой стилистики Клайда Макфаттера и Роя Хэмилтона, но какими бы захватывающе прекрасными ни были аранжировки «Братьев Блэквуд», сердце Элвиса принадлежало квартету «Стэйтесмен».

«Стэйтесмен» демонстрировали совершенно невероятную эмоциональность и зажигательность, они были потрясающими шоуменами, но за всей этой раскованностью стояла твердая воля и творческая инициатива аккомпаниатора, лидера и основателя квартета Хови Листера. Одеты они были в наряды, словно снятые с витрин магазинчика Лански, а их вокальные гармонии были совершенно потрясающими: поверх тенора накладывался альт, затем шел фальцет великолепного Джейка Хесса, и все это покоилось на внушительном основании баса Джима Уэзерингтона, более известного как Большой Вождь. Большой Вождь еще и потрясающе двигался, так что женщины, по воспоминаниям Джейка Хесса, вели себя на их концертах так, как вели бы они себя на концертах поп–музыки. Церковники критиковали их за эти танцевальные па, расисты упрекали в «низкопоклонстве» перед негритянской музыкой, но публика была от них без ума.

Музыка занимала все большее место в жизни Элвиса. На вечеринках, устраивавшихся в Лодердейл–кортс, Элвис всегда пел, пока его приятели не начинали стонать: «О, нет, достаточно!» Он по–прежнему был чрезвычайно робким парнем, танцевать не решался, да и играл и пел только тогда, когда выключали большой свет, — даже на таких скромных мероприятиях, как, например, вечеринка по поводу дня рождения его кузена Бобби. Вспоминает его тетка Лиллиан: «Я вытаскивала из гостиной лишнюю мебель, Элвис входил, брал свою гитару, но не начинал петь, пока мы не выключали свет — огня из камина было недостаточно, чтобы высветить его лицо, но и при таком скромном освещении он стеснялся, поэтому забивался куда–нибудь в уголок». Он пел песни из репертуара Кэй Старр, Терезы Брюер, Джоны Джеймса, Бинга Кросби, Эдди Фишера, Перри Комо, Хэнка Уильямса и Эдди Арнолда. Иногда Вернон и Глэдис ходили вечерами в кино, и квартира оставалась в распоряжении Элвиса, Баззи, Пола и Фарли. Элвис на таких вечеринках никогда не играл медленные вещи, и Баззи отплясывал с подружкой Элвиса, Билли Уордлоу, — в подружках она пробыла недолго, променяв Элвиса на какого–то морячка, с которым познакомилась в клубе на Третьей улице. Когда Элвис увидел у нее в бумажнике фотографию другого парня, он повел себя настолько эмоционально, что она даже испугалась: «Он выхватил карточку из моей сумочки и принялся топтать ее ногами, а потом вдавил каблуком в землю». Когда она объявила ему о разрыве, он заплакал. «Я еще никогда в жизни не видела, чтобы мужчина или молодой парень плакали».

Время от времени Баззи с ребятами договаривались с мисс Ричмонд, смотрительницей Лодердейл–кортс; и она давала им ключ от подвала. Они заносили туда столики, стулья и рисовали билеты — по двадцать пять центов на два лица. Там подавались кока–кола, попкорн; молодежь танцевала под проигрыватель; и не было вечеринки, на которой Элвис бы не пел. Однажды он отправился сопровождать Баззи и Пола, которые в составе молодежной церковной группы навещали обитателей Дома для неизлечимо больных на Маклеморе в Южном Мемфисе. Обычно ребята угощали пациентов мороженым и сладостями, но в тот раз Элвис взял с собой гитару и развлекал несчастных пением — по мнению Баззи, это было первое выступление Элвиса на публике за пределами Лодердейл–кортс.