Читаем Элвис жив полностью

Потом один из стариков с вислыми усами а-ля Владимир Мулявин и намечавшейся лысиной, имени которого Максим так и не вспомнил, достал из кармана пачку сигарет и протянул гостю.

Максим благодарно кивнул и выцыганил сигаретку. Прикурил от зажигалки и протянул огонек «Мулявину». Тот тоже кивнул, затянулся и сказал негромко:

– Тут у тебя, Француз, целый фан-клуб вырос, понял! Вот сидит Дель Пьеро, – он кивнул на подростка, – ты для него как Уэйн Гретцки. Все умоляет позволить на твоей Сюзи прокатиться. Я не даю, ясное дело. Доска – как верная подруга, я так считаю. Любимого из армии ждать должна. У Курта хранится Сюзи твоя, – ответил он на не заданный еще вопрос.

Дель Пьеро также закивал, подтверждая слова старшего товарища.

Максим усмехнулся.

Судя по всему, парень держится с опытными серферами совершенно на равных. Наверное, имеет право, раз позволяют. Обычно у них особо не забалуешь!

Излишнего почтения к старшим подросток и в самом деле не испытывал, потому что тут же обратился к гостю как к давнему приятелю.

– Слушай… Ты ведь в Москве живешь, да? Ты Мэнсона видел?

Да, зубастая пошла молодежь. С подобными орлами на старом авторитете далеко не уедешь. Тормознут и из седла выкинут…

– Как тебя.

– А правда, что он – мертвец?

– Правда, – сказал Максим, сохраняя полную серьезность.

– Молодец он… – В голосе Дель Пьеро прозвучало откровенное и неприкрытое уважение. – Да?

– Молодец, – согласился Максим.

Он посмотрел на море. Море выглядело совершенно безмятежным – ни ветерка, совсем иное, чем днем.

Но обещанный метеорологами ураган так и не разразился. Все-таки натуральные перестраховщики, в рот им компот!

Усатый «Мулявин» проследил за его взглядом.

– Мертвый штиль по вечерам четвертый день, – задумчиво сказал он. – Наверняка скоро придет шторм.

Максим пропустил его слова мимо ушей.

Он приехал сюда вовсе не для разговоров о предстоящем шторме.

– Слушай! Ты сказал, Сюзи у Курта… А где сам Курт?

– Курт? На маяке, – сказал «Мулявин», и в голосе его прозвучало неприкрытое осуждение.

– Надо бы повидать старого приятеля.

– Повидай. Только не удивляйся!

Максим не стал спрашивать, почему.

Скоро все равно станет понятно – на машине до маяка рукой подать.

А усатый предпочел обойтись без объяснений. И даже покачал головой, останавливая шустрого Дель Пьеро, которому явно захотелось что-то добавить. Однако перечить старику мелкий не решился. 

* * *

Маяк, судя по всему, за минувшие годы ничуть не изменился. К нему и прежде-то вела по скалам далеко не юная, скрипучая и шатающаяся лестница, а теперь… И Максим поднимался по ней крайне осторожно, чтобы – не дай бог! – не сверзиться, если трухлявый поручень не выдержит. Спьяну тут, небось, и не пройдешь. Да, собственно, и не всякий трезвый-то одолеет…

Однако поручень перед его натиском устоял, и Максим, отсчитав шестьдесят три ступеньки, утирая со лба выступивший пот, шагнул на площадку. Бьющий куда-то к горизонту световой столб не мог погасить крупные южные звезды, и они сияли над морем как глаза неведомых животных.

Дверь в помещение маяка оказалась незапертой, и через несколько мгновений гость уже был внутри.

Судя по открывшейся за дверью картине, Курт превратил свои апартаменты в мрачную лабораторию прикладной психоделики.

В помещении царила полутьма. С деревянных потолочных балок, черных от времени, свисали сотни компьютерных мышек всех форм и расцветок. В дальнем правом углу, рядом с покореженным металлическим шкафом, стоял скелет в больших наушниках. Видимо, слушал музыку ада. Растянутые между балками веревки держали на себе этакие тканевые не то баннеры, не то вымпелы, квадратные и треугольные, с кисточками и без; их украшали совершенно непонятные вензеля, которые мог изобразить либо сумасшедший, либо находящийся под действием дозы наркоша. Тут и там на измазанных то ли краской, то ли чернилами столах стояли компьютеры со снятыми боковыми стенками, демонстрируя гостю свои внутренности. Компьютеры работали, показывая на дисплеях одну и ту же картинку: пассажир «Титаника» Лео Ди Каприо слезно прощается со своей возлюбленной Кейт Уинслет, собираясь отдать концы в ледяных водах Северной Атлантики.

Курт сидел за столом. Он был заслуженный серфер и еще более заслуженный нарик, а потому Максим совершенно не удивился здешнему интерьеру. Так что усатый серфер зря его предупреждал.

Правда, в былые времена Курту составляли компанию не компьютеры и Ди Каприо с Уинслет, а постеры со знаменитым среди серферов гавайцем Монтгомери Калухиокалани по кличке Баттонс, но жизнь ведь всегда берет свое…

Одежды на Курте присутствовало немного – нательная «семейная» майка телесного цвета и форменные военные брюки с генеральскими лампасами, на лампасах желтой краской были выведены слова Peace, Love и нарисованы известные всему миру «пацифики» – стилизованные трехпалые руки в черном круге. Символы мира и отсутствия агрессии, в рот ему компот!

Перейти на страницу:

Все книги серии Городская проза

Бездна и Ланселот
Бездна и Ланселот

Трагическая, но, увы, обычная для войны история гибели пассажирского корабля посреди океана от вражеских торпед оборачивается для американского морпеха со странным именем Ланселот цепью невероятных приключений. В его руках оказывается ключ к альтернативной истории человечества, к контактам с иной загадочной цивилизацией, которая и есть истинная хозяйка планеты Земля, миллионы лет оберегавшая ее от гибели. Однако на сей раз и ей грозит катастрофа, и, будучи поневоле вовлечен в цепочку драматических событий, в том числе и реальных исторических, главный герой обнаруживает, что именно ему суждено спасти мир от скрывавшегося в нем до поры древнего зла. Но постепенно вдумчивый читатель за внешней канвой повествования начинает прозревать философскую идею предельной степени общности. Увлекая его в водоворот бурных страстей, автор призывает его к размышлениям о Добре и Зле, их вечном переплетении и противоборстве, когда порой становится невозможным отличить одно от другого, и так легко поддаться дьявольскому соблазну.

Александр Витальевич Смирнов

Социально-психологическая фантастика

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза