Читаем Элвис жив полностью

И пришло обещанное Элвисом понимание. Вот только времени до полуночи совсем не осталось – он опоздал.

Максим мотнул головой, освобождаясь от чужих воспоминаний, снова глянул на циферблат «романсона» – на сей раз обреченно. И потрясенно застыл на месте.

Что это? Стрелки показывали не без десяти двенадцать, а девять восемнадцать. Времени еще вагон и маленькая тележка! Можно успеть горы свернуть и заново возвысить.

Он глянул на сладкую парочку.

Рэпер и гид продолжали дрыхнуть без задних ног.

Ну и господь с ними! В предстоящем деле они ему все равно не помощники. Он должен все сделать сам. Это понимание тоже пришло неведомо откуда.

Он выскочил из номера, даже не заметив, что Элвис проводил его удовлетворенной улыбкой. 

* * *

До кладбища он добрался довольно быстро. Не зря говорят, что волка ноги кормят… А волку по имени Максим только ноги сейчас и способны были помочь. Правда, в них опять родилась боль, пока легкая.

Но, оказавшись у кладбищенских ворот, он остановился в растерянности. Ведь в мире живых ему удалось побывать тут в последний раз много лет назад – когда хоронили маму. Ее могила вроде бы в южном конце. А вот где лежит дед? Кажется, их похоронили в разных местах. Некому тогда было думать про общий участок.

Остается надеяться только на удачу.

И он принялся бродить по залитым солнцем аллеям, разглядывая на памятниках имена и фамилии давно и недавно усопших.

Сначала ему было неловко и даже почти смешно. Потом он злился и ругался сам на себя и на весь этот старый, местами сплошь заросший бурьяном погост. Сворачивал то вправо, то влево. Но дедову могилу найти так и не сумел. Ноги гудели уже просто немыслимо, и оставалось только сдаться. Но время в запасе еще имелось – котлы на руке показывали всего одиннадцать.

– Хрен вам! – сказал он вслух. – Не дождетесь!

И снова бегал между могил и читал надписи на памятниках. Надписи были самые разные – от голых имен и фамилий с датами рождения и смерти до стихотворных эпитафий и обращений типа «Коляну от братвы».

Наконец силы покинули его окончательно, и Максим устало присел на едва видневшуюся из-за зарослей скамейку у одной из могил. Скамейка была бетонной и потому не провалилась под тяжестью его тела.

Заросли почти полностью окружили ее. В правый бок упиралась колючая ветка, и он с досадой обломал ее. Потом еще одну.

Разочарование было так велико, что в душе родилась горячая злоба. И он принялся ломать остальные ветки, а потом и рвать высоченную траву, скрывающую надгробие. И довольно скоро обнаружил на нем имя, отчество и фамилию: Василий Петрович Коробов.

Именно так звали деда.

Судьба привела куда надо! А время еще было.

И тогда он с удвоенной энергией продолжил работу. Скоро ладони и запястья его были исколоты и порезаны, но теперь это не имело никакого значения.

Сначала ушла злоба, и ее сменило спокойствие. А за спокойствием пришло удовлетворение – такое, как давным-давно, когда он осваивал очередную музыкальную композицию и умудрялся сыграть ее безо всякой лажи. Наконец, довольный собой, уже немного по-хозяйски он снова присел на скамейку.

– Не боишься? – раздался за спиной лукавый голос.

Максим обернулся.

Перед ним, улыбаясь, стоял длинный старик в белой рубашке, черном костюме и темно-синем галстуке, и у старика было знакомое с детства лицо.

– Не боюсь, дедушка! – На радость уже не было сил.

– И правильно, внучек. Нашему брату, покойнику, друг друга бояться – живых людей смешить. Ну, спасибо тебе! – Он нежно улыбнулся Максиму.

Как в далеком детстве…

– За что?

– За то, что вспомнил старика. Теперь я вот, видишь, снова тут, на курорте! – дед рассмеялся и даже довольно притопнул ногой, будто собирался пуститься в пляс. – Тридцать с лишним лет, однако! Не шутки, сам понимаешь. Плохо там, очень плохо. Холодно там, внучек.

– Где – там?

– Там, – повторил дед. – Там, там… Позабыли меня все, да. Было-то как: сначала родители твои, да я на них не сержусь, потом и ты позабыл, так и на тебя я не сержусь. Не со зла же. Забыли – и забыли. Бывает, известное дело. Да. Раз утром сидел я, значит, на скамейке, культурно вроде сидел и думал: как же так? Других вот не позабыли, а меня – начисто, как будто и не было! Тут что-то во мне – хлоп, я сам тоже, значит, хлоп – и нету меня. Словно и не жил никогда! – Дед опять рассмеялся.

– И что?

– И все! Оформили как положено. Этапом, как положено.

– Куда оформили-то?

– Туда. Холодно там.

– Где? – не понял Максим.

– Далеко, внучек.

– На север, что ли?

Дед в ответ рассмеялся в третий раз.

– А за что?

– Ну как за что? За то, что забыли. – Дед усмехнулся горько. – Чтоб тут находиться – так это тоже заслужить надо. А как же! Порядок есть порядок. Пока поминает тебя хоть кто-то, ну хоть раз в год – ты тут. На курорте, как положено, на заслуженном, значит, отдыхе. А забудут – ты там. У нас. Нас там много таких. Которых нет. Холодно там, внучек. Очень холодно.

Дед с минуту смотрел на Максима молча.

Тот понимал, что надо сказать хоть что-то, но нужных слов попросту не отыскивалось. А те, что отыскивались, деду были совершенно ни к чему. Теплее не сделается…

Перейти на страницу:

Все книги серии Городская проза

Бездна и Ланселот
Бездна и Ланселот

Трагическая, но, увы, обычная для войны история гибели пассажирского корабля посреди океана от вражеских торпед оборачивается для американского морпеха со странным именем Ланселот цепью невероятных приключений. В его руках оказывается ключ к альтернативной истории человечества, к контактам с иной загадочной цивилизацией, которая и есть истинная хозяйка планеты Земля, миллионы лет оберегавшая ее от гибели. Однако на сей раз и ей грозит катастрофа, и, будучи поневоле вовлечен в цепочку драматических событий, в том числе и реальных исторических, главный герой обнаруживает, что именно ему суждено спасти мир от скрывавшегося в нем до поры древнего зла. Но постепенно вдумчивый читатель за внешней канвой повествования начинает прозревать философскую идею предельной степени общности. Увлекая его в водоворот бурных страстей, автор призывает его к размышлениям о Добре и Зле, их вечном переплетении и противоборстве, когда порой становится невозможным отличить одно от другого, и так легко поддаться дьявольскому соблазну.

Александр Витальевич Смирнов

Социально-психологическая фантастика

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза