— Да никаких к тебе претензий, — устало сказало Шаламов, — просто дай, пожалуйста, тысячу баксов и всё.
Отец отвел глаза.
— Ну… понимаешь, я так не могу. Извини. Я не могу и не хочу портить отношения с Гайдамаком из-за какой-то официантки. Мы с ним как раз сейчас…
— То есть ты не дашь?
— Извини… Не могу.
Шаламов, не говоря ни слова, развернулся и пошёл прочь.
— Эдик, постой. Ты пойми, он, конечно, жёсткий человек, но справедливый. А ты не должен думать про ту официантку. Её проблемы — это её проблемы. У тебя есть Вероника, вот о ком ты должен думать. Гайдамаку очень бы не понравилось, если б он узнал, что ты…
— Да пошли вы все вместе со своим ср*м Гайдамаком! И она вам не та официантка. Она — Эмилия.
Шаламов даже байк не стал забирать. Плевать, он придумает, где раздобыть эти чёртовы деньги.
Начал он с очевидного: перебрал всё, что имелось у него более-менее ценного, что можно быстро продать: часы, золотая цепочка, печатка… ну и всё. Не шмотьё же толкать, тем более ношенное.
Ничего страшного, решил Шаламов, если сегодняшние пары он опять пропустит. Суслов, препод по макроэкономике, конечно, грозился не допустить к экзамену тех, кто прогуляет сегодняшний семинар, но всё равно ведь допустит, разве что сначала немного покочевряжится. Но всё это мелочи.
Не меньше получаса Шаламов плутал во дворах — где-то здесь, слышал он от кого-то из одногруппников, находился ломбард. Бывать там не приходилось, да и одинаковые панельные дома стояли абы как, без малейшего намёка на какой-нибудь порядок, поэтому нужную пятиэтажку нашёл не сразу.
Ломбард занимал первый этаж крайнего подъезда, но выход имел отдельный, с торца. Однако тяжёлая стальная дверь оказалась запертой. Шаламов непонимающе взглянул на часы работы, подёргал для острастки за ручку, пнул с досады и хотел уж было уйти, как лязгнул замок. За этой дверью оказалась решётка. Из-за железных прутьев на него таращился какой-то мордоворот. Внимательно осмотрев Шаламова с ног до головы, он молча кивнул.
— У тебя что?
— Часы и золото.
— Спёр где-то?
Шаламов от неожиданности даже растерялся в первый миг — что за ересь несёт эта морда? Какой спёр?
— Ты что гонишь? Своё! От сердца, можно сказать, отрываю.
— Угу, все вы от сердца отрываете. Паспорт есть?
— Есть.
Мордоворот отодвинул засов и впустил Шаламова в узенький полутёмный коридорчик.
— Иди прямо и направо первая дверь.
Шаламов двинулся в указанном направлении, чувствуя, что мордоворот шагает следом.
«Первая дверь направо» оказалась маленькой комнаткой, разделённой поперёк конторкой, за которой их встретил сухонький пожилой мужичок. Всякие дурацкие вопросы — типа спёр-не спёр, он не задавал, молча и внимательно осмотрел часы, а затем печатку и цепочку с подвеской — символом Скорпиона.
— За всё — триста долларов.
Шаламов знал, что часы стоили в разы дороже, их отец года три назад привёз из Женевы.
— Мне штуку надо.
— Приносите ещё что-нибудь, значит.
— Я знаю, что часы очень дорогие…
— Молодой человек, — начал раздражаться старик, — они в магазине, может, и дорогие. Но тут не магазин. Если вас не устраивает, ради бога, ищите другие варианты, хотя лично я сомневаюсь, что кто-то даст больше. В любом случае выбирать вам. Не нравится наше предложение — до свидания.
Охранник-мордоворот коротко кашлянул за спиной — напомнил о себе. Шаламов с минуту поколебался — конечно, его не устраивало их грабительское предложение, но других-то не было. Шаламов сгрёб деньги.
Может, пойти ещё что-нибудь дома поискать? Но что? Утюг, чайник, кофеварку? Бред ведь! Если за дорогущие часы ему отстегнули в пять раз меньше их реальной цены, то за такое барахло и пару ломаных грошей не дадут.
Ну тогда… тогда он просто продаст байк. Жил же без него… потом когда-нибудь новый купит. Как только это делается?
И тут он вспомнил про одногруппника Дёмина. Он ведь, кажется, чуть ли ни с первого курса постоянно где-то работает. Вдруг подскажет, где можно по-быстрому срубить денег?
Шаламов заходить в академию уж не стал. Последняя пара вот-вот закончится. Так что смысла туда соваться никакого, только напрасный риск нарваться на кого-нибудь из преподавателей. А подождать Дёмина можно и у входа, тем более он никогда лишней минуты не задерживается. Сразу мчится домой, ну или куда там. Шаламов стрельнул сигарету у какого-то студента. Скрестив ноги и опершись на невысокий кованный заборчик, он стоял, ждал, курил и думал о том, как внезапно всё переменилось. Как размеренное и спокойное вчера, обещавшее такое же уверенное завтра, превратилось вдруг… а во что превратилось, он и сам не мог толком сказать. Знал только, что от спокойствия и уверенности не осталось и следа.
Вскоре после звонка, как Шаламов и предполагал, одним из первых на улицу выскочил Дёмин. Суровый, стремительный. Не глядя по сторонам, сразу вчистил к автобусной остановке.
— Эй! — окликнул его Шаламов. — Че Гевара, стой!