Эм + Эш. Книга 2

Как, когда они успели наполовину высвободиться из одежды, он даже не уловил. Эти детали как будто пролетели мимо. Зато ощущения врезались в память с поразительной чёткостью. Вкус её губ, запах волос, мягкая, упругая грудь, полувсхлип-полувздох, когда он тронул её там. Эм выгнулась навстречу, и не в силах больше держаться он приподнял её за бёдра и нетерпеливо вошёл. И минуты не прошло, как его накрыл оглушительный, до боли яркий оргазм.

В ванной он, взглянув на себя в зеркало, отметил, что совершенно неузнаваем: какой-то абсолютно одержимый вид, дикие, горящие глаза, неестественно красные губы. Натуральный безумец, причём явно буйный.

Он ещё не совсем пришёл в себя и до сих пор не верил в происходящее. Всё казалось, что он вдруг попал в параллельную реальность или это просто сон. Плеснул в лицо холодной водой, жадно хлебнул из-под крана, выпрямился — всё то же безумие плясало в глазах.

«Ну, блин, как тут не свихнуться, если он с Эм. С Эм! Это же немыслимо», — неслышным шёпотом пробормотал он.

Вспомнились её широко распахнутые глаза, дурманящий взор, приоткрытые губы, шея, грудь и… в джинсах вмиг отвердело. Он пустил воду посильнее, нагнулся, подставив под ледяную струю голову, шеи, плечи. «Вот так, — выдохнул он, почувствовав, что успокаивается. — А то Эм решит, что я маньяк».

Неприятно всё же было думать, что всё так быстро закончилось, как будто он неопытный малолетка-скорострел. Ещё и в ванную почти сразу сбежал, смельчак! Надо как-то срочно исправлять ситуацию. И репутацию.

Мокрую футболку Шаламов стянул и повесил на змеевик. С волос на плечи капала вода и струйками стекала по спине и груди, кожа покрылась мурашками. Поёжившись, он вышел в коридор. Из кухни лился свет. Эм сидела с ногами на табурете, обняв колени и подперев ими подбородок. Волосы она распустила и уже успела переодеться в просторную белую футболку с синим принтом и серые домашние штаны. Шаламов присел на соседний табурет. Как удивительно это было — видеть её рядом, беззастенчиво разглядывать или, например, касаться… Он провёл пальцем по её руке. Она подняла на него глаза.

— Прости, я… так быстро. Я просто…

Она опустила взгляд на его грудь и ниже — на живот. У Шаламова тотчас перехватило дыхание, и он с трудом выдавил:

— … просто я так давно и так сильно тебя хотел, что не мог сдержаться.

Конечно, он оправдывался, «исправлял ситуацию», но при этом ведь не солгал ничуть. Она снова посмотрела ему в глаза, улыбнулась краешком губ.

— Помнится, ты после этого всегда есть хотел? Сделать тебе бутерброд с сыром? — она опустила ноги, поднялась с табурета. — Или яичницу пожарить?

Она помнила даже это! В груди защемило. Он обхватил её за талию и уткнулся лицом в живот. Сидел бы так и сидел, млея от её близости. Тёплые пальцы Эм нежно коснулись затылка, взъерошили ему волосы. Блаженство!

Нехотя Шаламов оторвался от неё. Только сейчас он пригляделся и увидел, какой уставшей она выглядит. Собственно, ничего удивительного — отработала целую смену на ногах, а сейчас уже… он привычно поднял руку и взглянул на пустое запястье. Точно! Он же теперь без часов.

Эмилия как-то сразу поникла, будто тень набежала на её лицо.

— Ты должен идти?

— Что? Нет. Просто поздно уже, а тебе нужно поспать. Оставим яичницу на утро? Я уж как-нибудь перетерплю.

— Ты хочешь остаться?

— А можно?

Она пожала плечами, но лицо её просветлело.

Пока Эмилия принимала душ, Шаламов обошёл крохотную, простенькую, но прибранную квартирку. Вне всякого сомнения, съёмную — от стен так и несло казёнщиной. И дело не в дешёвых обоях и старой, потрёпанной мебели, а в том, что тут попросту не пахло домом. А вообще, везде — что в той огромной квартире Майеров в Адмире, что здесь — чувствовался какой-то аскетизм. Словно Эмилия пыталась окружить себя только необходимым и старательно избегала любых излишеств. Стол, стул, шкаф, диван. На полке — одни учебники и словари. Ни телевизора, ни магнитофона, ни комнатных цветов, ни фото в рамочках, которыми, например, заставила его гостиную Вероника. Немного уюта придавал лишь торшер со светлым тканевым абажуром, украшенный по низу тёмной бахромой. Но он, выбиваясь из общей картины, только сильнее подчёркивал скудный интерьер.