Эмансипированные женщины

Не раз вспоминался ей тот дурной сон, когда она, думая о детях, впервые в жизни ощутила холод в своем сердце и сказала себе, что могла бы быть свободной, если бы не они. Но это был только сон, а наяву она по-прежнему горячо любила Казика и Эленку, верила в их светлое будущее и готова была всем пожертвовать ради них.

Но вот сегодня панна Говард грубо сорвала завесу с ее тайных снов и осмелилась сказать, что ее обожаемый Казик никчемный человек. «Он еще малолетний! Это не Котовский!»

А ведь Котовский ровесник Казика, только он уже кончил университет и стоит на верной дороге, а Казик своей еще не нашел. Котовский сам зарабатывает себе на жизнь и так верит в свою будущность, что произвел впечатление на Мельницкого. Вот она, та энергия молодости, которой пани Ляттер искала в своем сыне и не могла, не могла найти!

А что сегодня? Каким этот обожаемый сын, этот будущий гений представляется людям? Сюда, в ее квартиру, явилась жалкая учительница и совершенно спокойно смешала с грязью ее сына. Ведь панна Говард убеждена, что «малолетний» и такой непохожий на Котовского пан Казимеж должен… жениться на Иоанне!

При мысли об этом пани Ляттер вцепилась руками в волосы и хотела биться головой о стену. Можно ли представить себе что-нибудь более позорное, чем ее сын, обреченный на женитьбу! Ее гордость, надежда, земное божество, который должен был потрясти весь мир, кончит свою карьеру, так и не начав ее, женитьбой на выгнанной учительнице и будет радоваться на раннее потомство!

Что сказали бы об этом Сольский, Мельницкий и все ее знакомые, которые с таким любопытством спрашивали у нее: «Что делает пан Казимеж?», «Куда он уезжает?», «Сколько ему лет?» Сейчас все вопросы разрешены одним ударом: пану Казимежу столько лет, что он может быть отцом, а меж тем что он делает?

Он по-прежнему «малолетний», нахлебник у матери, как сказала панна Говард.

Страшную ночь провела пани Ляттер; душа ее сломилась.

Глава двадцать вторая Почему сыновья уезжают иногда за границу

Когда на следующий день часу в четвертом пришел пан Казимеж, элегантный, улыбающийся, с букетиком фиалок в петлице визитки, он смешался при виде матери. Лицо ее было мертвенно-бледно, глаза ввалились, и на висках серебрилась седина. Сын понял, что это она не поседела внезапно, а небрежно причесалась, и встревожился.

— Вы больны, мама? — спросил он, целуя матери руку, и присел рядом, согнув ногу так, точно хотел опуститься на колени.

— Нет, — ответила пани Ляттер.

— Вы меня звали?

— Мне все чаще приходится звать тебя, сам ты не показываешься.

Пан Казимеж смотрел матери в глаза, и в душе его снова проснулось подозрение, что мать прибегает к возбуждающим средствам.

— Тебе нечего сказать мне, Казик? — спросила пани Ляттер.

— Мне, мамочка? С чего это?

— Я спрашиваю, нет ли у тебя сейчас… какой-нибудь неприятности, не надо ли тебе открыться матери, раз у тебя нет отца.

Пан Казимеж покраснел.

— Вы, вероятно, думаете, что я болен. Честное слово…

— Я ничего не думаю, я только спрашиваю.

— Таким тоном, мамочка? Даю голову на отсечение, что кто-то насплетничал на меня, а вы так сразу и поверили. О, я чувствую, что с некоторых пор вы переменились ко мне.

— Это от тебя зависит, чтобы я оставалась прежней…

— Прежней? Так это правда? — воскликнул пан Казимеж, хватая мать за руку.

Но пани Ляттер осторожно высвободила руку.

— Ты можешь уехать за границу? — спросила она. — Сейчас?

Лицо пана Казимежа оживилось.

— За границу? Но ведь я целый месяц жду этого.

— И ничто не задержит тебя в Варшаве?

— Что может меня задержать? — удивленно спросил пан Казимеж. — Уж не здешнее ли общество? Так ведь там я найду получше.

Он так искренне удивился, что у пани Ляттер отлегло от сердца.

«Говард лжет!» — подумала она. А вслух прибавила:

— Сколько денег понадобится тебе на дорогу?

Пан Казимеж еще больше удивился.

— Ведь вы, мама, — ответил он, — решили дать мне тысячу триста рублей.

У пани Ляттер руки опустились. С отчаянием посмотрела она на сына, который приписал это отчаяние действию наркотиков, и умолкла.

— Что с вами, мамочка? — спросил он сладким голосом и снова подумал о наркотических средствах.

На этот раз мать не высвободила руку; напротив, она сжала руку сына.

— Что со мной, дитя мое? О, если бы ты знал! Тысячу триста рублей. Зачем так много?

— Вы сами назначили эту сумму.

— Это верно. Но если бы мне легко было достать такие деньги. Ты только подумай, какой дом я веду!

На этот раз пан Казимеж высвободил руку, он вскочил с диванчика и заходил по кабинету.

— О, господи! Нельзя ли без предисловий! — заговорил он с раздражением. — Почему вы не скажете прямо: ты не можешь продолжать образование. Церемонитесь так, точно, уезжая за границу, я оказываю вам любезность. Нет так нет! Жаль, что я порвал связи с железной дорогой. Если бы не это, я сегодня же подал бы прошение и стал чинушей. Потом женился бы на невесте с приданым, и… вы были бы довольны.

— Смотри, как бы ты не женился на бесприданнице, — тихо прервала его пани Ляттер.

— Это как же так?