- Эх, и глупенькая же ты, девочка! - вздохнул майор. - Чтобы у пана Сольского был еще один повод ревновать тебя, дай-ка я...
Он обнял Мадзю и поцеловал в обе щечки, мокрые от слез.
- Теперь беги на площадь, - сказал он, - и вели трубить, что я целовал тебя. Дитя мое, да если бы на небе стали записывать, сколько раз мы целуем красивых девушек, нам бы никогда не видеть солнца... Такие тучи собрались бы из этих записей.
- Можешь идти, Мадзя, - сказала мать Аполлония.
Мадзя исчезла за дверью.
- Что ж, сударыня, - снова заговорил майор, - девочку вы отправили, а мы так ничего и не знаем...
- Я уважаю вашу старость, - начала монахиня, - но...
- Во-первых, нечего уважать мою старость, еще неизвестно, кто из нас старше. Во-вторых...
- А во-вторых, - решительно перебила его мать Аполлония, - только один из нас может остаться в комнате: вы или я!
Майор остолбенел, однако тут же нашелся.
- Ну, не говорил ли я вам, - обратился он к Дембицкому, - что стоит мне только рот раскрыть при бабах, как они тотчас выпроваживают меня за дверь?
Он выбежал во двор и начал набивать огромную трубку, которую все это время прятал под пальто.
- Приношу глубокие извинения за моего друга, - смущенно заговорил доктор. - Старый что малый!
- Ничего, сударь! - сказала с улыбкой монахиня. - Нам приходится видеть больных и похуже...
- Итак, с чем же мы уходим? - спросил Дембицкий, глядя на доктора и на монахиню.
Мать Аполлония пожала плечами.
- Вы сами слышали, - ответила она. - Думаю, что прежде всего надо дать бедной девочке успокоиться.
- И я того же мнения.
- Кроме того, - прибавила она, - следует, я думаю, рассказать пану Сольскому о нашем сегодняшнем разговоре.
- Пожалуй, что и так, - согласился пан Дембицкий.
Они попрощались со старушкой и вышли к майору, который заглядывал в окно приемной.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В пять часов вечера Сольский был уже в приемной и с нетерпением ожидал мать Аполлонию.
Когда монахиня вышла в приемную, он назвался и попросил разрешения повидаться с панной Бжеской.
- Простите, сударь, - сказала старушка, - но Мадзя так расстроена, что сейчас мне даже не хотелось бы говорить ей о вашем посещении.
- Когда же? - спросил Сольский, пытаясь овладеть собой.
- Я скажу ей об этом через несколько дней.
- Стало быть, мы сможем увидеться только через несколько дней?
Монахиня нахмурилась: ей не понравилась такая настойчивость.
- Увидеться? - повторила она. - Это, пожалуй, еще не скоро...
- Вам, если не ошибаюсь, известны мои намерения?
- Да, известны, и я от души желаю вам успеха. А потому послушайтесь моего совета...
- Я слушаю вас.
- Прежде всего дайте бедной девочке снова обрести душевное равновесие, которое она потеряла. Пусть она успокоится, окрепнет...
- Когда же, как вы думаете?.. - спросил он с мольбой в голосе.
- Через несколько месяцев она, может, и успокоится, если... не случится ничего нового...
- Сударыня, - воскликнул Сольский, протягивая монахине руку, - как вы думаете, могу я надеяться, что панна Магдалена когда-нибудь отдаст мне свое сердце?
Старушка строго на него посмотрела.
- Один только бог это знает, - ответила она.
ПРИМЕЧАНИЯ
ЭМАНСИПИРОВАННЫЕ ЖЕНЩИНЫ
Роман печатался в газете "Курьер цодзенны" ("Ежедневный курьер") с конца 1890 по 1893 год (до № 281).
"Первоначальное заглавие "Эмансипированная женщина" ("Эмансипантка") автор совершенно правильно заменил в книжном издании на множественное число, так как ни главная героиня, ни вообще какая-либо другая женщина в романе не могут дать сколько-нибудь правдивый пример движения за эмансипацию, и только все вместе, захваченные в той или другой степени этим движением, они дают красочную картину, представляющую в уменьшенном виде, иногда с задором карикатуриста, стремление современных женщин к независимости", - писал в 1894 году известный польский критик и историк литературы современник Пруса Петр Хмелевский.
Время действия романа - 70-е годы, хотя многие образы и эпизоды характерны скорее для 90-х годов. Именно в 70-е годы в польской прессе шли особенно оживленные дискуссии об эмансипации женщин.
Женский вопрос был выдвинут самой польской действительностью. После январского восстания 1863 года и аграрной реформы 1864 года началось разорение мелкой и части средней шляхты, значительное число семей осталось без мужчин в результате репрессий царского правительства после разгрома восстания, и многие женщины оказались вынужденными зарабатывать себе на жизнь и даже содержать семьи.