Эмансипированные женщины

Эти слова казались Мадзе жестокими, тем более жестокими, что она любила пани Ляттер, как вторую мать, причем больше всего любила ее за то, что у нее есть дети.

"Как можно, - думала она, - с таким страшным равнодушием отказывать в праве на жизнь этим крошечным невинным существам, чьи души, быть может, витают над нами, моля нас о рождении, крещении и вечном спасении? Как можно для них, нерожденных, закрывать вечность только ради того, чтобы нам было хорошо?"

При воспоминании о панне Малиновской, которая так спокойно изрекла приговор нерожденным, душу Мадзи наполняла тревога. Ей казалось, что смиренная, но непреклонная блондинка объявляет войну самому богу.

"Нет, уж лучше умереть, чем такое подумать", - говорила Мадзя в душе.

А тем временем вокруг нее шептались о каком-то интригане и тюфяке. Но, когда Мадзя подходила к кучке учениц, девочки умолкали, хотя по глазам было видно, что они говорили о чем-то важном.

Однажды до слуха Мадзи долетел шепот:

- Ей панна Говард ничего не сказала: она такая добрая, что может испортить все дело.

Мадзя машинально взглянула на воспитанницу, которая обронила эти слова, но та убежала. Однако и эти слова отскочили от Мадзи, как мяч от стены.

В следующую субботу Мадзя дежурила в четвертом классе, где от десяти до одиннадцати у Дембицкого был урок ботаники. В классе царила тишина, и Мадзя, сидя на стуле, вышивала, погрузившись в размышления.

После звонка учитель немецкого языка вышел из класса, и минуты через две вошел Дембицкий. Он, как обычно, казался озабоченным и на ходу высоко поднимал колени; обойдя кафедру, старик споткнулся о ступеньку, насмешив девочек, и сделал запись в дневнике.

Затем он тихим голосом сказал:

- Панна Кольская...

- Ничего не говори! Ты ничего не знаешь! - послышался шепот в классе.

Мадзя окинула взглядом класс. Большая часть учениц сидели, опустив головы, только на задних партах были видны пылающие лица и горящие глаза.

Дембицкий задумался, стал перелистывать дневник, поиграл пером, однако отметки ученице не поставил.

- Панна Северская! - вызвал он через минуту.

- Ничего не говори! Ты не приготовила! - раздались голоса девочек, на этот раз громче и сильнее.

Дембицкий поднялся с кресла и, глядя на ряды склоненных головок, спокойно сказал:

- Что это значит, дети?

- Мы ничего не понимаем! На уроках скучно!

- Вы не понимаете ботаники?

- Ничегошеньки не понимаем! - крикнул тонкий голос. А вслед за ним раздался целый хор:

- Не понимаем! Не хотим!

У Дембицкого лицо стало серым и посинел нос. Старик покачнулся, перевел дух, точно ему не хватало воздуха, в глазах его сверкнула тревога. Однако он совладал с собою, сошел с кафедры, остановился перед первыми партами и, покачав головой, с улыбкой произнес:

- Ах, дети! Дети!

И вышел из класса, снова высоко поднимая на ходу колени и держа руку за лацканом сюртука.

Когда он бесшумно затворил за собою дверь, Мадзя спросила в полубеспамятстве:

- Что это значит?

В ответ раздались рыдания одной из приходящих учениц. Это была племянница Дембицкого.

- Что это значит? - повторила Мадзя.

В классе царило немое молчание, а через минуту расплакалась девочка, которая дружила с племянницей учителя.

Вслед за нею в разных углах класса заплакали другие девочки и послышались голоса:

- Это все Бандурская!

- Неправда, это Ланге!

- Мне панна Говард велела!

- Надо извиниться.

- Извиниться! Извиниться! Панна Магдалена, попросите пана учителя!

Мадзя бросила на пол свое вышиванье и выбежала в коридор.

Дембицкий в шубе и шапке стоял на середине лестницы и, держась за перила, тяжело дышал. Мадзя схватила его за руки и со слезами спросила:

- Что с вами? Почему вы уходите?

- Ничего. Мне напомнили, что пора взяться за более спокойную работу, ответил он с печальной улыбкой.

- О пан Дембицкий, прошу вас, вернитесь! - умоляла Мадзя, все крепче сжимая руки старика. - Они так просят, так просят!

- Дети - всегда народ хороший, - возразил он, - а вот я болен и не могу уже больше быть учителем.

В эту минуту по коридору пробежала племянница Дембицкого и, стремительно спустившись по лестнице к старику, бросилась со слезами ему на шею.

- Дядюшка, - воскликнула она, - я с вами пойду, я не хочу здесь оставаться!

- Хорошо, дитя мое. Возьми только свой салопчик.

- Я возьму, дядюшка, только вы подождите меня, не уходите одни, плакала девочка, целуя старику руки.

- Сударь, - проговорила Мадзя, - я готова в ноги сам поклониться...

Она закрыла лицо платком и бросилась наверх.

В остальных классах обратили внимание на шум в коридоре. Вышли две-три учительницы и стали спрашивать у Мадзи, что случилось.

- Ничего, - ответила она. - Дембицкий заболел.

Панна Говард тоже выбежала из своей комнаты, неспокойная, охваченная возбуждением.

- Стало быть, уже? - спросила она у Мадзи.

На этот раз Мадзя увлекла ее в комнату и, захлопнув дверь, воскликнула:

- Вы злая женщина!

- Что это вы говорите? - не сердито, а скорее робко спросила панна Говард.