Эмблема печали

Пригибаясь, Алексей слушал какофонию голосов в своем сотовом телефоне. Потрескивание, щелчки, писк. Потом из какофонии выделился женский голос:

— Абонент! Связываю с башней аэропорта имени Джона Кеннеди!

И тут же на месте голоса телефонистки возник другой, мужской спокойный голос:

— Говорит башня! Какие проблемы?

— Вы в курсе нашей ситуации? — спросил Алексей.

— Да!

— Вы можете, когда засечете «боинг», сымитировать по связи аэропорт Буэнос-Айрес?

— Только в том случае, если самолет будет держаться в одном и том же диапазоне частот.

— Я на вас рассчитываю! — прошептал Алексей. Он сложил телефон и засунул его обратно в портфель. — Давай сыграем в игрушку получше, — предложил он малышу с «тетрисом». Ребенок покивал.

Алексей откинул крышку ноут-бука и сразу, вытянув тоненький кабель, соединил его с коробочкой сотового телефона, спрятал антенну за выгнувшейся вперед детской фигуркой. Миниатюрный экранчик засветился. С увлечением ребенок следил за новой игрой, на экране вспыхивали разноцветные квадраты и мелькали цифры.

Ушло, наверное, минут двадцать напряженной работы, пока Алексею удалось вытянуть на экран показания приборов «боинга» и вмешаться в них.

«Только бы пилоты сообразили, в чем дело, — думал он. — Если не поймут, мы просто упадем в океан!»

8

— Рейс 667. Рейс 667, — усиленный динамиком, звучал в кабине пилотов мужской голос на испанском. — Говорит диспетчер аэропорта Буэнос-Айрес. Как слышите нас? Перехожу на прием!

— Хорошо слышу! — отозвался командир корабля. — Прошу посадки! У меня на борту террористы.

— Борт 667. Посадку разрешаю. Выходите на полосу семь-семь.

— Понял. Выхожу на полосу семь-семь.

Командир корабля выключил радио и повернулся к Никону, напряженно слушающему переговоры.

— Лучше бы пассажирам пристегнуться! — сказал пилот. Он оценивающе осмотрел Никона. — И вам тоже не повредит. Метеоусловия не блеск. Может и тряхануть!

— Ладно! — сказал Никон, покидая кабину. — Только не вздумайте шутить! — предупредил он уже из салона. — Первая шутка — первая жертва!

— Это не Буэнос-Айрес! — шепотом сказал второй пилот.

— По приборам Буэнос-Айрес! — усмехнулся командир так же тихо. — Понять не могу, как им это удалось!

За иллюминаторами быстро разворачивался город. Видимость действительно была неважная, но если бы Никон додумался взглянуть, то потерял бы доверие к пилотам в ту же секунду. Но он внимательно следил за каждым движением в салоне, а нагрузившиеся коньяком за десять часов полета остальные бандиты в такую погоду уже не отличили бы и Пекина от Парижа.

Алексей выключил свой компьютер. Стрелки на приборах качнулись и встали в нормальное положение.

Бандиты, только что расхаживавшие по салону, также опустились в свои кресла и пристегнулись, включая наглых подростков Зяму и Лысика. Абдулла, тоже накачавшийся коньяком, давно уже проблевался в туалете и спал, размякнув, на своем месте.

«ВЫЗОВ!» — вспыхнула предупредительная надпись на пульте.

Командир быстрым движением перебросил тумблер. Отключил наружный динамик.

— Борт 667. Говорит диспетчерская, вы слышите нас?

— Слышу!

— Террористы слышат нас, капитан?

— Нет, — прижимая губы к микрофончику, сообщил капитан. — Террористы в салоне. Они не слышат вас.

— О’кей, — диспетчер сразу перешел на английский. — Постарайтесь создать им максимальные перегрузки при посадке. Нам нужно минут десять.

— Вы хотите, чтобы они у меня от перегрузки сознание потеряли? Не получится!

— Повреждения?

— На борту много детей! Что-то сделаю! Но на многое не рассчитывайте!

9

Ощутив, как его придавливает к полу, Коша попробовал открыть глаза. Попробовал шевельнуться. Боль пронзила затылок. В нарастающем шуме двигателей он уловил совсем рядом с собою тихий стон. Один глаз не открывался, но второй все-таки удалось разлепить. Он лежал на боку в хвостовой части самолета перед люком, ведущим в багажный отсек. Здесь не было иллюминаторов. В электрическом мертвенном свете Коша разглядел вокруг себя человеческие мертвые тела. Трупы свалили в кучу. Было много крови, и не сразу он смог разобраться, кто есть кто. Торчала криво залепленная красным борода какого-то инвалида, из-под бороды свисал шелковый галстук Мирного, под полами распахнутого мятого костюма проглядывало еще чье-то тело.

Коша напрягся и заставил себя присесть. Он увидел неестественно вытянутую женскую ногу.

— Марина! — сказал он. — Марина!

— Ты жив? — спросил еле слышный ее голос.

— Я — да! — ошалело сказал Коша. — А ты?

— Слушай, помоги! Я уже столько крови потеряла… — сказала Марина. — Ты как, можешь двигаться?

В эту минуту самолет сильно накренился, и трупы поехали на Кошу. От боли он потерял сознание. Когда сознание вернулось, по рукам его и по груди текла теплая чужая кровь. Он снова разлепил левый глаз и увидел прямо перед собою лицо Марины. Лицо Марины было мертвенно-бледным. Ярким пятном выделялись сильно накрашенные губы.

— Кажется, на посадку идем! — сказала Марина и опять потеряла сознание.

10