Эмигрантка в Стране Вечного Праздника. Книга вторая (СИ)

Кульминацией этого стало появление политических партий фашистского уклона. Разумеется, они осознавали противозаконность своих заявлений, поэтому на телевизионные экраны не лезли. Тем не менее, ловким телевизионщикам удавалось заснять некоторых идеологов и рьяных приверженцев этих течений. Выгнув грудь колесом, один такой молодчик заявлял: "Я - расист? Да вы что с ума сошли?! Просто, как сознательный гражданин, я считаю, что в нашей стране произошел перебор с правами человека, поскольку далеко не все правы, и далеко не любого можно назвать человеком". Разумеется, самого себя защитник местного населения от эмигрантов считал человеком, и своих соратников по партии тоже, а по какому критерию он относил эмигрантов к разряду "нелюдей", им это не уточнялось. Невооружённым глазом была заметна идентичность внешнего облика членов таких политических движений. Это были молодчики в возрасте от двадцати до сорока лет, хорошо одетые, обутые, накормленные, а некоторые ещё и перекормленные, что, скорее всего, являлось причиной того, почему эта молодёжь была так радикально настроена. Другими словами, комфортная жизнь порождала агрессию и необходимость выброса адреналина. Эти отъевшиеся европейские парни сбивались в большую толпу и, ударяя толстыми подошвами ботинок по городским улицам, проносили транспаранты, гласящие: "Права - нам! Приезжие - вон!" В показанном по телевидению репортаже случайные прохожие испуганно на них таращились или отводили взгляд в сторону и старались, как можно быстрее свернуть в первый попавшийся переулок. Хотя не исключено, что кто-то из очевидцев происходящего в это время мысленно аплодировал манифестантам.

******

Полагаю, именно к этой, последней группе, относились мои знакомые, проживающие в Перепёлках. Другом или подругой для меня из них не был никто, однако, на людях они предпочитали именно так обозначать существовавшие между нами отношения: "Вон, смотри, моя русская подруга пошла". Свидетельств тому, что ни какой дружбы между нами не было и в помине, было множество. Среди прочего, они обожали потешаться надо мной и моими проблемами. Зная о том, что я никак не могу трудоустроиться, знакомые при встрече спрашивали меня, не скрывая своей насмешки: "Ну что? Как дела? Плохо, да? Всё никак работу найти не можешь? И денег, наверное, в обрез? Надо же...", - и, не дождавшись ответа, обмеривали меня подчеркнуто презрительным высокомерным взглядом и добавляли: "А у меня всё прекрасно, всё в полном порядке!" Подобные ситуации были отнюдь не единичны, и вскоре я сделала для себя печальный, но реалистичный вывод. Если вы - европеец - и у вас много знакомых, то через них вы можете найти себе работу получше, снять квартиру побольше и подешевле или хотя бы получить от них какую-то полезную информацию. Но если вы - эмигрант, то всё это великое множество знакомых будет лишь шпионить за вами, пытаясь отыскать тёмные пятна в вашей биографии и злой умысел в ваших поступках. Одним словом, эмигрант нужен европейцам лишь для того, чтобы им манипулировать и, глядя на его страдания, подпитывать чувство своего превосходства. Впрочем, проблема заключалась не только в том, что европейцы плохо относились к эмигрантам, но и в том, что они искренне полагали, что именно такого отношения эти люди заслуживают. Словом, несмотря на то, что знакомые европейцы вслух называли себя моими друзьями, ожидать от них какой-либо помощи было бесполезно. В итоге стремление к общению с ними у меня стало прогрессивно угасать, и я всё чаще старалась избегать совместных встреч и посиделок.