Читаем Эмиграция как литературный прием полностью

Это было время, когда университетские профессора делились на тех, кто принципиально пользовался наркотиками, и тех, кто с не меньшей принципиальностью употреблял алкоголь. Могу поручиться, что в ту эпоху, когда Ричард Альперт (Рам Дасс) курил гашиш, Ричард Пайпс, скажем, пил водку-мартини. И в этом, кроме всего прочего, была еще и разница в понимании внешней и внутренней свободы, в склонности к восточному наркотическому сну или к алкогольной западной горячке. Подобный раскол происходит в каждом поколении, и пример тому — писатели, выразители народных чаяний. Скажем, среди представителей Озерной школы старший — Вордсворт — пил вино и виски, а младший — Кольридж — употреблял исключительно опиум. В России шестидесятых Веничка Ерофеев знаменит своими алкогольными делириумами, в то время как герои Пелевина ширяются и курят анашу. Собственно, эффект, в конечном счете, один: перестаешь отличать левостороннее от правостороннего движения, куда несется твой столик, когда за окном темно и трудно сказать, где Запад, где — Восток, кто — правые силы, кто — левое крыло.

Я, например, за четверть века жизни в Англии и временно оказавшись в зеркальном отражении России — в Америке, совершенно полевел, хотя обычно люди становятся с возрастом консервативнее, то есть движутся слева направо. Я же, политически, двигался справа налево. Может быть, потому, что свой первый год эмиграции я провел в Иерусалиме, где пишут, как известно, справа налево. Если учесть, что лев — это не только символ британской нации, но и царь пустыни, мое перемещение с Востока на Запад (справа налево) вполне гармонично. Да и сердце у нас с левой стороны. Более того, как объясняют нам психологи, левое полушарие нашего мозга отвечает за логическое мышление, за способность сопоставлять знаки и символы; в то время как правое полушарие — это, скорее, наши бессознательные эмоции и, вообще, интеллектуально менее активная часть мозга. Мы мыслим в первую очередь левым полушарием. Но, поразительно, слова (звуки) поступают в это левое полушарие через наше правое ухо. Мы мыслим справа налево. Но справа от моего уха была стеклянная стена цоколя вращающегося бара. Она отделяла меня от внешнего мира. Я вглядывался в ночь за стеклом и спрашивал себя: «Где наша Россия?»

Меня поселили в корпоративном отеле, чтобы рассуждать о стране, которой давно нет и которая осталась лишь в сочинениях малопопулярных писателей, вроде покойного Энтони Бёрджесса. Среди сорока моих студентов только трое (они детьми приехали в Америку) знали, кто такой Солженицын. Остальные, читавшие и Мэри Шелли, и Джеймса Болдуина, никогда даже не слышали имени автора «Архипелага ГУЛАГ». Не знали они и слова «гулаг». Слово «гуляш» знали, а вот «гулаг» — нет. Видимо, потому, что его, «гулага», больше нет. Или он есть, но уже не тот, о котором сочиняют эпопеи. Когда была советская власть, все боялись России. Русский писатель эти страхи интерпретировал, и все на свете знали русского писателя. Собственно, благодаря этому страху Запада перед Россией в ту эпоху готического романа ужасов четверть века назад, когда люди были отделены от вампиров Кремлевской стеной, а свобода отделена от России — железным занавесом, я и смог эмигрировать и поселиться в Англии. Я был заложником свободы в тоталитарном мире. Может, сейчас и надо создать союз мафии и русской интеллигенции для того, чтобы заново нагнать на Запад этого страху, и тогда вновь наша писательская звезда (пятиконечная) взойдет над горизонтом? Союз этот будет называться «Маф. Ин», по аналогии с мафином — английской булочкой к завтраку.

Собственно, именно это и произошло. Вслед за развалом советской системы российская интеллигенция очень быстро во всем разобралась и решила, что доверять населению нельзя: население слишком реакционное. Реакционеров надо давить: мол, у нас тут не либеральный Запад. И практически безоговорочно отдала власть бывшим советским функционерам. Кто же был первой ласточкой на заре капитализма в России? Макдоналдс. На площади имени поэта Пушкина. Чтобы, видимо, поднять на прежний пьедестал фигуру поэта в русском обществе. Параллельно британская интеллигенция, истосковавшись по власти и большим идеям, отдала свои голоса тем демагогам, кто, судя по всему, обучался именно в Макдоналдсе, как руководить страной и ее культурой в борьбе против привилегированной элиты. В союзе, при этом, с новым российским руководством и либерально настроенными олигархами. Макдоналдсы всех стран, соединяйтесь!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза