Эмиль Гилельс. За гранью мифа

Многоуважаемый Эмиль Григорьевич!

Пишет Вам одна из многочисленных благодарных слушательниц.

Мы знаем и любим Вас еще с тех далеких времен, когда совсем юношей Вы приезжали в наш город — Ереван. Каждый Ваш приезд был для нас праздником.

Два года тому назад в Ленинграде в доме моего брата нам посчастливилось услышать с телеэкрана запись Вашего концерта (кажется, из Вены). В то время, слушая Вас, мы были счастливейшими людьми в мире. В дальнейшем это дорогое воспоминание не раз посещало нас.

В этом году мы потеряли моего брата… (Он работал в одном из НИИ Ленинграда, был страстным любителем музыки).

За несколько дней до кончины, как-то совершенно ясно и по-деловому сказал: «Мама, надо поблагодарить Гилельса, пожалуйста, напиши ему».

Это было сказано так повелительно, что я не могу не взять на себя смелость выполнить одно из последних желаний моего любимого брата, присоединив и нашу благодарность за то, что, быть может, воспоминание о Вас и Вашей игре на какое-то время заставило его забыть о страданиях…

Не в этом ли счастье — приносить людям утешение, дарить им радость!

Поздравляем Вас со славным юбилеем, с высокой наградой и с Новым годом.

Желаем Вам крепкого здоровья, долгих лет творческой жизни.

Низкий поклон Вам,

М. В. Авакян

Не думаю, что может существовать для артиста более высокая награда.

Гилельсу писали любители музыки и знаменитые музыканты, академики и космонавты, — кого только не было среди его корреспондентов…

Гилельсовская «гармония мира»

Настала пора перейти от знаков «внешнего» признания к тому, чем, собственно, оно было вызвано — к гилельсовскому искусству, к его игре. Это самое сложное: нужно, по крайней мере, писать на том уровне, на котором он играл, а это вряд ли достижимо. Да и перевод одного вида искусства на язык другого весьма проблематичен, — вспоминается притча о рассказанном обеде: сыт не будешь. Все же, обнадеживает замечание Иосифа Бродского: «Буквы способны на подобие правды». Попробую составить из букв такое подобие. Речь пойдет, конечно, лишь о некоторых, избранных аспектах гилельсовского искусства; о нем столько сказано, что, кажется, давно все объяснено; не избежать повторов и «совпадений».

Мне вспомнилась великолепная статья Метнера о его великом друге — Рахманинове. Перечитав статью, я подивился — это было так неожиданно! — ее полному «соответствию» гилельсовскому облику, роли Гилельса в искусстве, — причем сделано это настолько исчерпывающе, что остается только переадресовать метнеровские слова.

«Рахманинов (читай: Гилельс. — Г. Г.) пользуется всемирной славой, — пишет Метнер, — но кто не пользуется ею в наш век, столь жадный к славе? Жадность эта сумела искусственно препарировать славу. „Знаменитость“ создается ныне преимущественно рекламой. (Нет, нет — это сказано не сегодня, а в тридцатые годы, более полувека назад! — Г. Г.). Вместо знамен пошли марки, ярлыки, наклеиваемые деловыми прислужниками искусства. Вместо оценки (здесь и далее выделено Н. Метнером. — Г. Г.) в наши дни преимущественно действует рыночная котировка на данный момент. Бедная публика зачастую утрачивает способность непосредственно „слуховой ориентации“. Большинство слушает уже не артиста, а то, что о нем говорят. Таким образом, происходит то, что наибольшим успехом пользуется не самый артист, а его слава.

О Рахманинове трудно говорить именно потому, что он знаменит. (Как и о Гилельсе. — Г. Г.).