Эмиль из Леннеберги

– Хорошо, Эмиль, ты сделал, что расчистил дорожку, – сказала она. – Теперь можешь быстро добежать до столярки. Ведь никто не знает, когда тебе снова придется там сидеть.

Глупая Лина, она не понимала, что Эмиль пробирался к Альфреду!

В людской было холодно, когда туда вошел Эмиль: Альфред не затопил печь. Он лежал на своем деревянном диване и не хотел вставать. Есть он тоже не хотел. Он сказал, что вроде не голоден. Тут Эмиль еще больше забеспокоился. Уж если Альфред не хочет есть, значит, стряслось что-то серьезное.

Эмиль принес дрова и затопил печь, а потом побежал за мамой. Она тут же пришла; собственно говоря, пришли все – и папа, и Лина, и КресаМайя, и маленькая Ида, потому что теперь все всполошились.

Бедный Альфред, он лежал и моргал глазами. Он был горячий, как печка, и все равно его знобило. Красные полосы на руке продвинулись далеко, почти к плечу, – страшно было смотреть.

Креса-Майя озабоченно покачала головой:

– Как дойдут они до сердца, эти полоски, тогда конец, тогда он помрет.

– Тише, – приказала мама Эмиля, но не такто легко было утихомирить Кресу-Майю. Она знала по меньшей мере полдюжины людей в одном только Леннебергском приходе, которые умерли от заражения крови, и добросовестно их перечислила.

– Но это вовсе не значит, что мы должны сидеть сложа руки, – добавила она.

Она думала, что Альфреду полегчает, если взять клок его волос и лоскут рубашки и зарыть их в полночь к северу от дома, а потом прочитать какое-нибудь хорошее заклинание. Она знала только одно:

– Тьфу и еще раз тьфу, пришло от сатаны – к сатане и уйди, да будет так, тьфу и еще раз тьфу!

Но папа Эмиля сказал, что вполне достаточно того заклинания, вернее, ругательства, которое произнес Альфред, когда порезал большой палец. И если Кресе-Майе нужно что-нибудь зарыть к северу от дома в такую погоду, среди ночи, то пусть она делает это сама.

Креса-Майя зловеще покачала головой:

– Да уж будь что будет, ох-ох-ох!

Эмиль пришел в бешенство:

– Что это за бабье хныканье! Альфред скоро поправится, понятно тебе?

Тут Креса-Майя пошла на попятный:

– Ну да, миленький Эмиль, он поправится, конечно, поправится! – И она похлопала Альфреда по плечу, громогласно подтвердив: – Конечно, ты поправишься, Альфред, уж я-то знаю! – Но тут же, взглянув на дверь людской, она пробормотала про себя: – Хотя непонятно, как они смогут протащить гроб через такую узкую дверь!

Услыхав это, Эмиль заплакал. В страхе он схватил отца за рукав пальто:

– Мы должны отвезти Альфреда к доктору в Марианнелунд, как сказала мама.

Тут мама и папа Эмиля как-то странно поглядели друг на друга. Они знали, что в такой день ни за что на свете нельзя было попасть в Марианнелунд. Они были совершенно беспомощны, но признаться в этом Эмилю, да еще когда он стоял рядом с ними такой убитый, было тяжело. Ведь и папе с мамой очень хотелось помочь Альфреду, да только они не знали как. И что ответить Эмилю, они тоже не знали. Папа, не вымолвив ни слова, вышел из людской. Но Эмиль не сдавался. Куда бы ни шел отец, он следовал за ним по пятам: плакал, просил, кричал, грозил, а потом принялся дерзить. Он просто ума лишился! И подумать только, отец не сердился, а лишь тихо говорил:

– Ничего не выйдет, Эмиль, ты же знаешь, что ничего не выйдет!

Лина ревела на кухне во весь голос, причитая:

– А я-то думала, что к весне мы поженимся, а теперь прости-прощай свадьба, помрет теперь мой Альфред! И останусь я век вековать с четырьмя простынями и целой дюжиной полотенец, да, хорошенькое дело!

Эмиль наконец понял, что помощи ждать неоткуда. Тогда он пошел назад в людскую. Он просидел с Альфредом целый день – это был самый длинный день в жизни Эмиля. Альфред лежал в забытьи. Только иногда он поднимал веки и говорил:

– А ты тут, Эмиль!

Эмиль смотрел, как за окошком бушует метель, и ненавидел ее так горячо, что его ненависть могла бы растопить снега во всей Леннеберге и во всем Смоланде. «Видно, засыплет снегом весь белый свет», – думал Эмиль, поскольку снег все падал и падал.

Зимние дни коротки, хотя тому, кто так ждет, как ждал Эмиль, они кажутся длинными. Незаметно начало смеркаться, а потом и совсем стемнело.

– А ты тут, Эмиль! – снова сказал Альфред, но ему все труднее было говорить.

Мама Эмиля принесла мясной суп и заставила Эмиля поесть. Она пыталась накормить и Альфреда, но он не хотел есть. Вздохнув, мама ушла.

Поздним вечером пришла Лина с наказом от мамы: Эмилю пора ложиться спать. И как только такое могло прийти людям в голову!

– Я буду спать на полу рядом с Альфредом, – заявил Эмиль.

Так он и сделал.

Он приволок себе старый матрас и лошадиную попону – больше ему ничего было не нужно. Он вообще не мог спать. Он лежал без сна и смотрел, как угли опадают в печи, слушал, как тикает будильник и как порывисто дышит, а порой и стонет Альфред. Видимо, время от времени Эмиль впадал в дремоту, но всякий раз, вздрогнув, просыпался. Горе жгло его душу. Проходила ночь, и он все острее чувствовал, как все скверно, а скоро будет уже слишком поздно, на веки вечные поздно – изменить что-либо будет уже нельзя.