Эмиль из Леннеберги

– Ой, фу, как пахнет! – сказала девочка. – Так я и думала! Если бы это яйцо попало в блины – вот был бы ужас! Я бы этого не вынесла! – сказала Ида, выбрав новое яйцо из оставшихся семнадцати.

Это яйцо пахло неплохо, и оно вполне годилось для блинного теста.

– Но теперь уже поздно, – вздохнула Ида. – Зато ни одно тухлое яйцо не попадет в блины – вот что главное!

И она выбрала еще одно яйцо из оставшихся шестнадцати…

Когда Эмиль вернулся, Ида уже вытирала свои липкие пальчики о передник.

– Отгадай, сколько было тухлых? – спросила она. – Всего два!

И, немного подумав, чуть мрачно добавила:

– Но семнадцать, ясное дело, можно было бы положить в блины.

– Что ты натворила?! – спросил Эмиль, увидев яичницу под грушевым деревом.

Личико Иды так и просияло.

– Сдается мне, что я напроказничала! – сказала она. – Ведь это и есть проделка, правда?

– Да, наверное, так оно и есть, – согласился Эмиль.

– А я этого и не знала! – сказала Ида. – Твоя правда, Эмиль, озорные проделки получаются сами собой.

И тут как раз появился папа Эмиля. Ему нужно было наведаться в свинарник, и он пошел кратчайшим путем, мимо кустов крыжовника. Но при виде грушевого дерева он внезапно остановился как вкопанный и заорал:

– Что это? Во имя всех святых – что я вижу?!

– Яичницу! – ответил Эмиль.

– Э-э-э-миль! – завопил папа.

И тут Эмиль кинулся бежать во всю прыть – прямо в столярную. А папа отправился следом за ним, чтобы заложить дверь на засов.

А маленькая Ида, оставшись одна возле яичной лужи, горько заплакала.

– Никогда не попасть мне в столярку! – всхлипывала она.

Однако в тот вечер в Каттхульте блины всетаки напекли. Потому что у мамы Эмиля хранилось в кладовке много яиц.

– Почему ты не сказал, что все это натворила я? – спросила маленькая Ида, когда пришла отпереть дверь Эмилю.

– Вот еще! А зачем? Ведь никто не спрашивал, чья это работа. А мне ведь проделкой больше, проделкой меньше – все едино!

Но когда они все вместе сидели вокруг кухонного стола и ели дивные блины, маленькая Ида сказала:

– Папа, а это вовсе не Эмиль разбил яйца. Это сделала я!

Папа тут же уронил ломтик блина, который как раз собирался отправить в рот.

– Ты, Ида?! – удивленно воскликнул он и расхохотался. – Как, и ты, малышка, принялась проказничать? Ну-ка ешь свой блин, и забудем об этом!

– Нет, мне это не по душе! – строго сказала мама Эмиля. – Надо разобраться!

Тут папа Эмиля чуточку смутился.

– Надо, ясное дело, надо! Для начала я должен попросить у тебя прощения, Эмиль, – сказал он.

Потому что не такой он был плохой человек, чтобы не признаться, если совершал ошибку.

– Ведь ты простишь меня, Эмиль? Ну что тебе – жалко?

– Ладно! – отозвался Эмиль.

– Но послушай-ка! Почему ты ничего не сказал? – спросил Эмиля его папа.

– Вот еще! А зачем? Нечего по пустякам шум подымать!

– И мне тоже это не по душе, – вмешался Альфред и подмигнул Эмилю.

– И вообще, ведь ты скоро снова напроказничаешь, – решила Лина. – Так что в столярке ты отсидел не зря…

– Не встревай в эти дела, Лина! – оборвала ее мама Эмиля.

– Завтра, – заявила вдруг маленькая Ида, – тебе, Эмиль, незачем озорничать снова. Потому что завтра в столярке буду сидеть я!

ПРОДЕЛКА ЭМИЛЯ N 325

Каттхульт близ Леннеберги, где жил тот самый Эмиль, был просто чудесной маленькой усадьбой. Всем жилось там привольно: и Эмилю, и его маленькой сестренке Иде, и его маме, и его папе. Да, там хорошо было даже Альфреду и Лине, каттхультовским работнику и служанке.

– Хотя и у нас случаются беды, ясное дело, – сказала однажды Лина. – Этот вечный снег зимой, и эти вечные мухи летом! Да еще Эмиль, который проказничает и летом и зимой. Да, ясное дело, бед здесь хватает!

Но тут мама Эмиля строго взглянула на Лину. О проделках Эмиля она и слушать не желала. Право, Эмиль и без того огорчал ее, а тут еще Лина надоедает. Но что правда, то правда – мух в усадьбе хватало. И до чего ж они были любопытные! Особенно когда в Каттхульте наступало время еды и все собирались вокруг обеденного стола, чтобы съесть свою тарелку доброго мясного супа или что-нибудь еще. Миг – и мухи уже тут как тут! Расселись по столу и тоже желают обедать вместе со всеми.

Только к вечеру устраиваются они на ночлег на потолке кухни. И набиваются, как сельди в бочку, в потолочные щели. О, как мама Эмиля ненавидела мух!

– Несчастные вы черти летучие, в гроб вы меня вгоните! – сказала она.

– Надо бы мне купить клейкую бумагу-мухоловку.

Папа Эмиля так испугался ее слов, что даже подпрыгнул. Клейкая бумага-липучка стоила 10 эре один листок. Подумать только! Неужто мама Эмиля на самом деле вбила себе в голову, что ей нужны такие листки?

– Ну уж нет, спасибочки! – съязвил он. – Обойдемся нашей мухоловкой-сачком.