Эмир Кустурица. Автобиография

Котник недовольно замолчал. А Эдо после этой короткой тирады удалился в свою комнату, чтобы рисовать портреты. Тогда Котник вновь осмелел и вернулся к своему первоначальному мнению о Тито и социализме.

Я сгорал от желания принять участие в дискуссии о Тито и рок-н-ролле, но не знал как. И тогда мне пришла в голову мысль рассказать свой сон о жезле Тито. С первых же слов Котник уставился на меня такими круглыми глазами, что я поспешил изменить главное действующее лицо своей истории. Я принялся рассказывать свой сон от имени одного из моих школьных товарищей. В конце моего рассказа, когда я дошел до эпизода, где мой воображаемый герой бьет Тито жезлом, он со вздохом покачал головой.

— Это ерунда, — заявил он. — Вот я слышал, что в нашем колледже есть один черногорец, отец которого хотел бы работать на почте. Чтобы ставить штемпели на лицо Тито всякий раз, когда нужно погашать марки! Вот таких следует расстреливать. К стенке — и пулю в голову!

Я похолодел.

И тогда я осознал, что мои сны были опасны. Все согласились с Котником, лишь Златко Бежич, жилец с первого этажа, сидел молча. Его отец был религиозным мужчиной, практикующим мусульманином, и сын не высказывал своего мнения ни о Тито, ни о «Битлз». После этой сцены я решил называть Снежану Видович «Тито», чтобы избежать неприятных последствий своего сна и ничем не выделяться среди других. В этом решении не было ничего необычного. На нашей улице, когда какой-нибудь парень восхищался красотой девочки, он говорил: «Дружище, она красива, как Тито!»

А когда кто-нибудь забивал удачный гол на футбольном матче, раздавались возгласы: «Какой гол! Настоящий Тито!»

Так же как я иногда любил сбегать из дому, Эдо каждые две недели приходил ночевать к нам. Он появился на свет в 1948 году. Перед моим рождением он поспорил с моим отцом, что родится мальчик. Отец был уверен, что будет девочка. Когда 24 ноября 1954 года я с криком вошел в этот мир, Эдо выиграл пари, к великой радости моего отца, который совершенно не жалел о проигранных ста динарах. Хотя его зарплата составляла всего восемь тысяч динар, притом что маленький «фиат» стоил целых шестьдесят тысяч. Когда Эдо было всего три года, моя мать отвела его купаться в Дариву, на речку Миляцка. И Эдо там чуть не утонул. Каким-то чудом он ухватился за мою мать, и она его спасла. Она вошла в воду, не подозревая, что маленький Эдо последует за ней и тут же начнет тонуть. Пока он шел ко дну в мутной воде Миляцки, словно слепой в темноте, одному Богу известно, как он уцепился за ногу моей матери. И это спасло ему жизнь.

* * *

Эдо Нуманкадич мечтал стать художником, но все члены его семьи хотели, чтобы его будущее было связано с электроникой. С моим отцом Эдо много разговаривал, обо всем и ни о чем. Чаще всего о политике, но и об искусстве тоже. Вмешательство Мурата стало решающим в будущем образовании моего кузена.

— Друзья мои, вы сошли с ума? Зачем вы мучаете этого мальчика? Вы когда-нибудь видели, чтобы художник изучал электронику?!

Позже Эдо увлекся литературой и начал писать абстрактные картины. Он был благодарен моему отцу, поскольку тот выражал свои мысли со всей прямотой, как принято у герцеговинцев. К тому же Эдо переживал, что не может нормально общаться со своим отцом.

* * *

Эдо и Мурат постоянно спорили по поводу живописи. Папа считал, что современные картины похожи на кухонный линолеум.

— Нет, они выражают спонтанность, особое выражение свободы. Так же, как рок-н-ролл стал передовым движением современной молодежи. Один из способов бросить вызов старшему поколению!

Отец был с ним не согласен. И когда позже рок-н-ролл проник в партию Тито, он спросил моего кузена:

— Ну, что скажешь теперь? На Западе длинноволосые юнцы презирают Джонсона, а наши играют для Тито на Новый год.

— Дядя, это оригинальность нашего экспериментального поиска, — объяснял Эдо.

Но отец не сдавал позиций:

— Да плевать я хотел на твою экспериментальную оригинальность! Если выбирать между «Королем Лиром» и твоей «Лысой певицей»[17], я всегда выберу «Короля Лира».

Папа читал Шекспира в оригинале, и мы этим очень гордились. Особенно моя мать, когда соседки говорили ей:

— Как тебе повезло с Муратом — он говорит по-английски почти без акцента, а мой едва мямлит на сербохорватском.

Когда мой отец слышал это, он не мог удержаться, чтобы снова не вспомнить о Тито:

— Это нормально, что он еле мямлит, поскольку сам президент разговаривает на своем родном языке с иностранным акцентом.

* * *

Часто я слышал, как простые люди говорили в трамвае:

— Тито еще не всех наказал. Дай мне власть на пять минут, и я превращу всю страну в «Голи-Оток»!

Какой все-таки замечательный у нас народ, думал я. Они все хотят, чтобы в нашей стране был порядок, и при этом так любят слова песни: «Кто скажет иное, тот лжет и клевещет, и будет наказан, и будет повешен!»

Однажды, когда я пел эту песню в хоре, я спросил у своей учительницы:

— Если мой папа считает, что Тито плохой, значит, он лжет и клевещет?